Слово о Юрии Галанскове
Да здравствует первый подснежник,
презревший опасность и холод!..
Через несколько месяцев, 19 июня 2009, ему исполнится семьдесят. Но его нет с нами уже много-много лет. Вспомнит ли кто-нибудь про этот «юбилей»? И вообще, можно ли встретить сегодня прохожего, который ответил бы на вопрос: кто такой Юрий Галансков?
Неистовый сторонник свободы — в урочный час он как должное воспринял стальную решетку и застенок. Влюбленный в жизнь, он дорожил каждым ее мгновением, и — расстался с ней не колеблясь. Он был поэт, самобытный, яркий, но — уже в двадцатилетнем возрасте предпочел наступить на горло своей песне, чтобы всецело погрузиться в котел социально-политических брожений и схваток, не чураясь никаких проблем, пусть и мирового масштаба. Верный любящий сын — заодно с собственной жизнью он принес в жертву жизнь матери и отца, обрекая их на самое страшное: пережить его. Можно спорить теперь — в чем он прав и в чем неправ, достиг ли чего своим подвигом или заведомо ожидали его не только гибель, но и бесплодие. Можно назвать его наивным мечтателем, но, как видно из новейших откровений и зигзагов истории, он был и удивительный реалист-провозвестник. Его мечта всегда сопрягалась с конкретным действием. От стихийного бунтарства, мятежности своих поэтических опытов он неуклонно шел к осмысленной и организованной борьбе с беззаконием, бесчеловечностью, с воинствующей тиранией лжи и демагогии, с милитаризацией сознания. Чистая цельная душа, гармоничная личность, но не икона, не образец для подражания. Противоречия, недостатки, слабости у него как у всякого смертного — он плоть от плоти нашей обыденности. Но, похоже на то: он шел единственно приемлемым для него, уготованным ему путем - на голгофу.
Когда в ноябре 1972 телеграфные агентства и радиостанции США, Англии, Германии, Франции, Италии разнесли весть о гибели в Мордовском концлагере бесстрашного подвижника вольного русского слова, мировая пресса («Вашингтон пост», «Таймс», «Пуэн», «Экспресс», «Орор», «Темпо», «Вельт», «Зюддойче цайтунг» и т.д.) запестрела заголовками: «Смерть поэта в советской тюрьме. Расследование причин», «Жизнь и смерть советского инакомыслящего», «В тюрьме умер поэт, рискнувший бросить вызов Шолохову». Итальянская организация «Эуропа чивильта» напечатала плакат, который расклеивали на улицах Рима и других городов страны: портрет Юрия Галанскова с надписью «Они убили поэта». В горах Италии, на одной из вершин, был сооружен в его честь необычный впечатляющий памятник-символ: Роза в огне.
Я встретился с Юрием более полувека назад, на грани отрочества и ранней юности. Знакомство переросло в дружбу. Чуть ли не каждый вечер бродили по уютным замоскворецким переулкам, декламируя стихи, переваривая политические новости. Вместе работали – техниками Нормативно-исследовательской станции - на реставрируемых объектах (в храме Василия Блаженного, к примеру, снимали фотохронометраж работ по чеканке обновляемых золочено-медных окладов). Вместе учились в школе рабочей молодежи, посещали литобъединения, ездили на побывку в деревню Сергиево под Звенигородом. Когда он работал в Ермоловском театре, нередко доводилось сидеть в его осветительской ложе на знаковых для того времени спектаклях - таких, как «Преступление и наказание» с неподражаемым Всеволодом Якутом в главной роли. И, конечно же, я был очевидцем легендарных событий вокруг Маяка (памятника Маяковскому). У меня на глазах зарождалось любимое детище Галанскова – самиздатский альманах «Феникс»: первый выпуск вышел в 1961-ом, второй – пять лет спустя (этот выпуск в нашем кругу стали называть «Феникс-66» - как бы в перекличку с феерически прошедшим тогда по экранам страны фильмом «Айболит-66», ставшим колоритной вехой в нашей общественной и культурной жизни).
Тем временем взамен хрущевской оттепели, вспоровшей и всколыхнувшей в середине 1950-х целину сталинщины, началось интенсивное тотальное подмораживание, подкрался брежне-андропо-щелоковский ледниковый период. В судьбе Галанскова (уже в ту пору у него были серьезные нелады со здоровьем) случилось непоправимое: Лефортовское 12-месячное сидение, судебный фарс, строгорежимный лагерь в Мордовии. В течение нескольких лагерных лет мы вели переписку, а потом… Были поездки на его могилу при зоне - с тетей Катей (так звали мы, друзья Юрия, его маму Екатерину Алексеевну); было, спустя почти два десятилетия, перезахоронение на Котляковском кладбище в Москве, а перед тем – символическое прощание Юрия с Маяком: доставленный из Мордовии гроб (точнее, громоздкий ящик, сколоченный на месте эксгумации) был установлен у подножия фигуры «горлана-главаря», здесь же состоялся многолюдный митинг…
В одной из своих статей Юрий замахнулся на несбыточное – всерьез поставил перед мировым сознанием и политической элитой грандиозную практическую цель: «создать общество разоруженных государств и умов». Для продвижения к этой цели предложил, в качестве первого шага, повысить статус и престиж Организации Объединенных Наций, превратив ее «в надгосударственный орган», способный «заставить любое государство (т.е. и Советский Союз. – Г.К.) уважать нормы международного права». Тогда станет возможным, утверждал Галансков, довести до всех слоев населения «защиту прав человека, международную охрану труда, охрану здоровья», а главное – «поставить правительства перед необходимостью полного и всеобщего разоружения и постоянно способствовать поддержанию в мире порядка и законности». Не довольствуясь благими пожеланиями, Юрий подробно изложил свое видение механизмов глобальной реструктуризации…
И всё же на пике его внимания было всё то, что происходило под родным небом. Став одним из лидеров самиздатского и правозащитного движения (на гребне оттепельной волны конца 1950-х – начала 1960-х годов), он упорно вынашивал сверхзадачу: создать и сформировать «второй полюс» — так назвал он предполагаемую структуру реальной политической оппозиции. Адекватным ответом ему стал арест (19 января 1967) и осуждение на семь лет лагерей строгого режима, что для него было равносильно высшей мере. Об этом не могли не знать те, кто определял ему меру наказания - не только прокуроры и судьи, но прежде всего партийные вожди и, разумеется, хозяева Лубянки. Спасти его мог лишь «акт милосердия» - помилование; но Галансков, не признавая за собой никакой вины, отказался просить у Власти снисхождения. Никому из родных и друзей (в том числе мне) не удалось склонить его к малой малости – черкнуть подпись под ходатайством. Он твердо стоял на своем. И не во имя чести и достоинства, не самоцель, не самолюбие и тщеславие, а просто - должен же быть кто-то выстоявший, кто бы имел право говорить… - читаем мы в одном из его лагерных писем.
На исходе шестого года заключения он умер в больнице, не выдержав экстренной хирургической операции. Он заведомо не мог ее выдержать, будучи крайне изнурен потогонной работой (в швейном цеху), систематическим недоеданием (ему требовалась специальная, а не лагерная диета), неотступными болями, буквально сгибавшими его в три погибели, и тяжкой бессонницей на почве нервных перенапряжений, стрессов (его не раз бросали в ПКТ 1 - за участие в забастовках и других протестных акциях политзаключенных)… Ему было 33.
А теперь, напомню, приближается его 70-летие. В преддверии этой даты я обратился к Третьему Правозащитному Съезду, который состоялся в Москве в декабре 2007 г., с развернутыми своими соображениями, предлагая войти в Правительство города Москвы с ходатайством об увековечении памяти Юрия Галанскова. Принимая во внимание его героические заслуги и видную роль в становлении вольной российской словесности, в организации всемерно легализуемой борьбы за соблюдение в стране гражданских прав и свобод, необходимо, как я убежден, назвать его именем 2-й Голутвинский переулок в Замоскворечье, где прошли его детство-отрочество-юность, и, помимо того, на пересечении 2-го и 3-го Голутвинских переулков, на месте снесенного ныне дома, в котором проживала семья Галансковых (теперь это дальний правый угол обширной территории, прилегающей к Президент-отелю, выстроенному на улице Большая Якиманка) соорудить бронзовый памятник поэту-политзаключенному-подвижнику, а на здании Историко-архивного института, где учился Юрий Галансков к моменту ареста, установить мемориальную доску… Ответа на это обращение не последовало.
Со своей стороны, мне все-таки удалось сделать конкретный и, пожалуй, значимый шаг в этом направлении. В издательстве «Аграф» в серии «Символы времени» вышла объемная (640 стр.), с фотоиллюстрациями, книга: «Хроника казни Юрия Галанскова в его письмах из зоны ЖХ-385, свидетельствах и документах» (составитель, автор вводной статьи и комментариев Геннадий Кагановский, М., 2006). В эту книгу, помимо писем Юрия из-за колючей проволоки, я включил большой фрагмент из интереснейших адвокатских записок Дины Каминской, защищавшей Галанскова на судебном процессе, а также родительские, уникального звучания, письма из Москвы в лагерь тяжелобольному сыну. Отмечу и документальную повесть «Сова», написанную Витольдом Абанькиным, солагерником Юрия, - эта яркая зарисовка замыкает книгу.
В заключение этой заметки считаю своим долгом сказать вот что. Юрий Галансков еще не произнес своего последнего слова. Нынешнему и будущим поколениям предстоит открыть для себя много сущностно нового - в его судьбе, характере, взглядах, высказываниях, в его поэзии. Многие его стихи еще ждут своей публикации, а среди опубликованных - увы, посеяно немало грубейших ошибок, искажений. Кстати говоря, много всякого рода ошибок и искажений (фактических и трактовочных) можно встретить как в устных, так и в печатных упоминаниях Галанскова.
Правда, упоминаний этих становится всё меньше и меньше.
Историки России, торопитесь узнать всё!
На снимке у меня в руках портрет Юрия Галанскова, написанный в июне 1969 года замечательным художником-заключенным Ю.Ивановым-Сиверсом в мордовской зоне ЖХ-385 - в связи с 30-летием Галанскова.
На втором снимке – портрет Ю. Гланскова
P.S. При желании приобрести «Хронику казни Юрия Галанскова» можно позвонить по телефону 8-962-961-7179.