Прелесть верлибра |
|
М.Е.Салтыков-Щедрин сказал как-то: "Помилуйте, разве это не сумасшествие -- по целым дням ломать голову, чтобы живую, естественную человеческую речь втискивать, во что бы то ни стало, в размеренные, рифмованные строчки. Это все равно, что кто-нибудь вздумал бы вдруг ходить не иначе, как по разостланной веревочке, да непременно еще на каждом шагу приседая". Стихи в мою жизнь по-настоящему вошли довольно поздно, хотя версификацией, сиречь рифмоплетством, занималась с детства. А началось всё лет в 15, с Блока, с его "Ночной фиалки". "И Ночная Фиалка цветет...". До этого были, конечно, и Пушкин, и Тютчев, и Лермонтов (разумеется, "И скучно и грустно..."), но в целом душа была к стихам глуха. В особенности раздражали ямбические катренчики с перекрестной рифмовкой, представлявшиеся мне чем-то вроде отглаженных школьных фартучков, носимых отличницами - с рюшечками и оборочками:
Советская Отчизна Эти замечательные строки А.Безыменского вступали в сложные взаимодействия с процитированным когда-то в "Литературке" опусом безымянного читателя:
Наша Родина прекрасна Понимаю, что несправедлива к поэтам, предпочитающим традиционную силлабо-тонику, поминаю, что отнюдь не только верноподданические да пошлые и анемичные стишки писались в рамках её гладкописи... Очень люблю Арсения Тарковского, Анненского Иннокентия Федоровича... Понимаю! Но поделать ничего с собой не могу. ..."Ночная фиалка" обрушилась и погребла. Выбравшись из-под, я немедленно написала свое первое настоящее стихотворение "Сумерки… Осень...", которое (вместе со сделанным недавно автопереводом на английский) поместила в свой сборник 2003 года "Каменное дерево. Юго-Западная книга стихов" - чтобы видно было, с чего все начиналось:.
Сумерки. Осень. Потом были стихи в "Иностранной литературе". "Прелестные письма" с обратной стороны Луны. Стихи, не похожие ни на что, из окружавшего меня повсеместно в позднебрежневскую эпоху. В этих старых "Иностранках" был ослепительный Элюар (спасибо, спасибо замечательному переводчику Морису Ваксмахеру!) Был Рене Шар. До сих пор помню: июнь, 6 утра, нас только что буквально пинками вытолкали из школы после выпускного вечера и наш недружный класс медленно разбредается во взрослую жизнь навстречу серенькому дождливому "завтра". И надо всем переливаются перламутром строчки Шара:
"Иволга в город рассвета влетела, Вообще, "ИЛ" (журн. Иностранная литература) сделала всё, что могла, как мне кажется, для пропаганды верлибра в нашей стране. Помнятся, в частности, бесчисленные греки, румыны и поляки, писавшие -о ужас! -- не только без рифм, но даже и без прописных букв и знаков препинания... А еще было чтение подпольного перевода "Путь дзэн" А.Уотса с многочисленными инкрустированными в текст хокку, был Сэлинджер... Были Ганс Магнус Энценсбергер ("И я вычеркиваю свое имя // Из ваших записных книжек"), и Гюнтер Грасс ("Американский авианосец // и готический собор // потопили друг друга // посреди Тихого океана..."), был Аллен Гинзберг с "Сутрой подсолнуха" и "Пробуждением в Нью-Йорке", И - позже - сам Уолт Уитмен ("Когда сирень цвела перед домом..."), и, конечно же, Т.С.Элиот... В общем, любовь к свободному, нерифмованному, нестандартному, не оснащенному "сигнальными звоночками рифм" поэтическому потоку, организующим началом которого является Мысль, -- любовь эта, повторяю, кристаллизовалась в моей душе исподволь. При том, что до сих пор нет единого мнения относительно того, что же такое верлибр. В "Литературной энциклопедии терминов и понятий" (М. 2001) М.Л.Гаспаров говорит: "Свободный стих, верлибр (фр. vers libre) -- стих, не имеющий метра и рифмы и отличающийся от прозы только наличием заданного членения на стиховые отрезки (отмеченного в письменном тексте обычно графическим расположением строк...)". Ю.Б.Орлицкий, в своей масштабной монографии "Стих и проза в русской литературе" (М. 2002), соглашаясь с Гаспаровым, приводит, в частности, и парадоксальное мнение поэта-верлибриста В.Куприянова, полагающего, что "свободный стих является не одной из систем стихосложения, а третьим, самостоятельным по отношению к стиху и прозе, типом ритмической организации речевого материала". Думаю, что изменившийся мир требует иных способов отражения реальности. Сейчас, увы, не Золотой и даже не Серебряный век поэзии. Некоторые литературоведы, тот же Орлицкий, называют современную эпоху "Бронзовым веком". И силлабо-тоника не вмещает его, этого изменившегося мира, реалий. Нелепо звонкими катренчиками описывать Чернобыльскую катастрофу. В истории литературы, кстати, уже был опыт полного несоответствия формы и содержания -- я говорю о "Песни о нибелунгах". Б.И. Пуришев в хрестоматии "Зарубежная литература средних веков" (М. 1975) отмечает: "Поэма сложена не древним аллитерирующим стихом, а строфами из четырех стихов, рифмующихся попарно... Подобная строфа встречается у ранних миннезингеров". Трагический смысл древнего сказания входит в противоречие с игриво- куртуазной, какой-то уж совсем "плясовой" строфикой и рифмовкой:
И вот в сырую землю героя опустили. ...Еще "Солнце русской поэзии" признавалось в первой строфе "Домика в Коломне": "Четырехстопный ямб мне надоел..." Правда, при этом катрены просто-напросто были заменены на октавы, а вместо четырехстопного ямба был использован пятистопный. Нерифмованный, обладающий лишь внутренним ритмом, свободный стих гораздо экономнее и гораздо естественнее передает чувства. В.Лосская в книге "Цветаева в жизни" приводит сведения о том, как Марина заставляла кроху Ариадну искать ей сонмища рифм. Цветаеву не устраивал высмеянный уже Пушкиным набор точных и богатых рифм, этот поэтический "Лего":
И вот уже трещат морозы Цветаева взрывала традиционную рифму, экспериментировала со строфикой (что, кстати, роднило её с Маяковским ("Архангел- тяжелоступ, // Здорово, в веках Владимир!") Верлибр же просто пошел другой дорогой. Не по той, где была "разостлана веревочка". |