Наша память хранит с малолетства веселое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни. И рядом с ними — это легкое имя: Пушкин. Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта — не легкая и не веселая; она трагическая; Пушкин вел свою роль широким, уверенным и вольным движением, как большой мастер; и, однако, у нас часто сжимается сердце при мысли о Пушкине: праздничное и триумфальное шествие поэта, который не мог мешать внешнему, ибо дело его — внутреннее — культура, — это шествие слишком часто нарушалось мрачным вмешательством людей, для которых печной горшок дороже бога.
Мы знаем Пушкина — человека, Пушкина — друга монархии, Пушкина — друга декабристов. Все это бледнеет перед одним: Пушкин — поэт.
Поэт — величина неизменная. Могут устареть его язык, его приемы; но сущность его дела не устареет.
Люди могут отворачиваться от поэта и от его дела. Сегодня они ставят ему памятники; завтра хотят «сбросить его с корабля современности». То и другое определяет только этих людей, но не поэта; сущность поэзии, как всякого искусства, неизменна; то или иное отношение людей к поэзии, в конце концов, безразлично.
Сегодня мы чтим память величайшего русского поэта. Мне кажется уместным сказать по этому поводу о назначении поэта и подкрепить свои слова мыслями Пушкина.
Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он — сын гармонии, поэт.
Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок — космос, в противоположность беспорядку — хаосу. Из хаоса рождается космос, мир, учили древние. Космос — родной хаосу, как упругие волны моря — родные грудам океанских валов. Сын может быть непохож на отца ни чем, кроме одной тайной черты; но она-то и делает похожими отца и сына.
Хаос есть первобытное, стихийное безначалие; космос — устроенная гармония, культура; из хаоса рождается космос; стихия таит в себе семена культуры; из безначалия создается гармония.
Поэт — сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых, освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих, внести эту гармонию во внешний мир.
Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесенные в мир, сами начинают творить свое дело. «Слова поэта суть уже его дела». Они проявляют неожиданное могущество: испытывают человеческие сердца и производят какой-то отбор в грудах человеческого шлака. Может быть, они собирают какие-то части старой породы, носящей название «человек» — части, годные для создания новых пород, ибо старая порода, по-видимому, быстро идёт на убыль, вырождается и умирает. Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесённой в мир поэтом. Борьба с нею превышает и личные и соединённые человеческие силы…
От знака, которым поэзия отмечает на лету, от имени, которое она даёт, когда это нужно, - никто не может уклониться, так же как от смерти. Это имя даётся безошибочно.
…Никогда не заслужат от поэта дурного имени те, кто представляет собой простой осколок стихии, те, кому нельзя и не надо понимать. Не называются чернью люди, похожие на землю, которую они пашут, на клочок тумана из которого они вышли, на зверя, за которым охотятся. Напротив, те, которые не желают понять, хотя им должно многое понять, ибо и они служат культуре, — те клеймятся позорной кличкой: чернь. От этой клички не спасёт их и смерть — она останется и после смерти, как осталась она и за графом Бенкендорфом, за Тимковским, за Булгариным — за всеми, кто мешал поэту выполнять его миссию.
На бездонных глубинах духа, где человек перестаёт быть человеком, на глубинах недоступных для государства и общества, созданных цивилизацией, — катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную. Там идут ритмические колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир.
Эта глубина духа заслонена явлениями внешнего мира. Пушкин говорит, что она заслонена от поэта, может быть, более, чем от других людей: «и средь детей ничтожных мира, возможно всех ничтожней он…».
Первое дело, которое требует от поэта его служение, — бросить «заботы суетного света» для того, чтобы поднять внешние покровы, чтобы открыть глубину. Это требование выводит поэта из ряда «детей ничтожных мира»:
Бежит он дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы.
Пропуская несколько абзацев, касающихся, как нам кажется, несколько отвлеченных рассуждений поэта, закончим однако изложение тем бесценным блоковским акцентом, которым он обозначил завершение своей статьи.
…Пушкин умер. Но «для мальчиков не умирают Позы» — сказал Шиллер. И Пушкина тоже убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала и его культура. «Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит». Это — предсмертные вздохи Пушкина, и также – вздохи культуры пушкинской поры. «На свете счастья нет, а есть покой и воля».
Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл. Любезные чиновники, которые мешали поэту испытывать гармонией сердца, навсегда сохранили за собой кличку черни. Однако испытание сердец поэзией Пушкина во всём её объёме уже произведено без них.
Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направить поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на её тайную свободу и препятствуя ей выполнять её таинственное назначение.
Мы умираем, а искусство остаётся. Его конечные цели нам неизвестны и не могут быть известны. Оно единосущно и нераздельно.
Я хотел бы, ради забавы, провозгласить три простых истины:
1. Никаких собственных искусств не имеется
2. Не следует давать имя искусства тому, что называется не так.
3. Для того, чтобы создать произведение искусства надо уметь это делать.
В этих весёлых истинах здравого смысла, перед которыми мы так грешны, можно поклясться весёлым именем Пушкина.
Эта статья актуальна сегодня более чем когда - либо. Она даёт возможность задуматься всем, кому не безразличен этот божественный вид искусства, насколько серьёзное и ответственное дело Поэзия.