| |
* * *
А ведь это диагноз
Надоело летать? А ведь это диагноз!
Но с другой стороны, что вы скажете, если
По соседству с тобой сикось падает накось
И не выбросишь слов из печальнейшей песни.
Незаметно я стал заводною игрушкой –
Это лучше, чем часто менять батарейки,
И не надо всю жизнь околачивать груши,
Чтоб под вечер ложиться на голые рельсы.
Раз в неделю пружину оливковым маслом
Через нос мне закапает доктор сердешный.
И полегче уже самолётный маразм –
Каждый вечер полёт – не подарок, конечно.
Но с другой стороны – наберёшь обороты,
Для разминочки сделаешь круг над лесочком,
И уже развесёлую песню охота
Голосить до глубокой простуженной ночи.
Но с востока на нас кто-то смотрит румяный,
Прожигающий сущее взглядом Пилата.
Утром – чай с ароматной волнующей мятой
И такая родная шестая палата.
* * *
Подсвечник блестящий, латунный
Прогнать пару мыслей
несветлых и сесть у пустого окна,
подумать о детях, о лете
и выпить сухого вина,
Погладить собаку на счастье –
старею, добрею, тащусь -
Ну, что ещё лучше по части
таких незатейливых чувств?
И снова мой день без претензий
зимой за окошком бредёт...
Картину на стену повесить?
К двери передвинуть комод?
Замедлить движение стрелок,
снежинок, чаинок, теней?
Собака печально смотрела,
как что-то тонуло в вине.
Подсвечник блестящий, латунный,
свечи не жалевший огня,
багровые тёмные думы
со дна незаметно поднял.
Все наши житейские бредни
в старинном бокале сейчас...
Топлю пару мыслей последних,
чтоб новая жизнь началась.
* * *
Ах, какая старая беда
Кто разбил титанов на осколки?
Много тех осколков, да что толку?
Их не склеишь больше никогда –
это наша общая беда.
Ходим по песку и по щебёнке,
тех осколков жалкие потомки,
мечем бисер свиньям и гусям
лет, пожалуй, эдак шестьдесят.
Перебили львов и носорогов,
лишь шакалы бродят по дорогам,
Да тушканчик прыгает в степи,
да карась болтается в сети.
Без титанов верхнее зерцало
багроветь, болеть и плакать стало –
пару лет и брякнется на нас!
Кто бы только души наши спас?
Генотип мельчает в кофемолке,
путь его становится недолгим –
Кофеварка, чашечка, живот –
вот такой печальный поворот.
И опять потоп на наши земли,
и опять нужны титаны вельми –
Будда, Магомед, Иисус Христос,
Соломон, Конфуций, Ломонос.
Под ногами – прежние осколки,
много тех осколков, да что толку…
Их не склеишь больше никогда…
Ах, какая старая беда.
* * *
На Каспии
Глухое, немое, седое кино –
Какие-то блики и бзики.
Уходит, уходит земля из-под ног,
Песок рассыпается зыбкий.
Поеду на Каспий… Пустыня и я.
И небо. И ветер. И берег.
Не так уж и мало, скажу вам, друзья,
Чтоб в это во всё не поверить.
За кадром оставлена прошлая жизнь –
Изрядная, в общем-то, жвачка –
В душе, словно бог, бесконечность лежит.
И греет, и любит, и значит.
И есть в этом всём ароматный настой,
Масштаб, перспектива, поэма.
По кромке морской ухожу на восток
За духом, за чувством, за небом.
* * *
Пудель
Перестали нынче тати под моим окном стояти
И заглядывать вовнутрь, принимая дурь за суть.
Где вы, триллеры, и эти – там, где самый лишний – третий?
Треугольник, словом, где в ахренительной беде?
Мне бы в обморок и в кому – повороту я такому
Был бы радый горячо через левое плечо.
И не вижу я тем паче, кто бы маленький пожарчик
Мне разжёг, и я в огне - жарьте, жгите шкуру мне!
Или вот что – утопите. В море, озере, корыте,
Чтоб мне было поделом, и не просто, а зело.
Пусть я стану наркоманом: просыпаюсь утром рано –
Забодал меня комар и уже я наркоман.
Я такая, братцы бяка – укуси меня собака,
Задолби меня удод, загуди меня гудок.
Зарубите, Заколите! Ну, скорее, бите-дритте –
Пусть случится что-нибудь волосатое на грудь.
Так сижу я на работе – философствываю вроде -
Конь в футляре и в пальто, не зовёт меня никто.
Где-то там проходят люди, но один, породы пудель,
Благороден и красив – всё ж за ляжку укусил!
Оприходовал, короче – сдвинул дело с мёртвой точки.
Будет вечером стоять за окном любимый тать!
* * *
Медленная осень
Снимали фильм замедленною съёмкой
И режиссер сидел на небесах,
Гуляли мы по мокрому просёлку,
Где желтизны хватало за глаза.
Вдыхались голубые сантименты,
Лишь в сантиметре плыли чудеса,
Мои не очень чистые коленки
Сгибал грибной, лукошечный азарт.
Печали всё светлели и светлели,
Приятны разговоры налегке…
Забытые вдали густые ели
Шептали что-то тайное реке.
В осенней золотистой перспективе,
С прохладцей лёгкой, как девичий смех,
Гулял народ счастливый и ленивый
И я в том удивительном числе.
* * *
Пусть это жизнь…
Здесь всё слегка – воздушно, мимолётно –
Пусть это жизнь, а может быть и смерть...
Кто разберёт в конечном счёте - что там
Вселенская готовит круговерть?
И снова мне лететь к тебе охота,
Мой звездолёт вдыхает водород.
Для наших межпланетных перелётов
Я, верю, подходящий день придёт.
Меня снесёт он на твою планету
С планеты нерадивых обезьян –
На выбор для разборчивых эстетов,
Они в пространстве рядышком висят.
Исполнены предчувствиями встречи,
Плывут со мною рядом облака –
Слегка серьёзны и слегка беспечны,
Конечно, полупьяные слегка.
И мне полутверезому пилоту -
За облаками этими лететь.
Здесь всё слегка – воздушно, мимолётно –
Пусть это жизнь, а может быть и смерть...
* * *
Патриотическое
Да, он квасной. Ну, не пивной же. И, может, водочный чуть-чуть.
Он, умерев когда-то, ожил – сейчас я этого хочу.
Мы с ним сегодня совпадаем в волшебной силы резонанс,
Пускай Рассея не святая, но обвенчал Всевышний нас.
Мы улетаем в поднебесье, мы возвращаемся в четверг,
Семь пятниц будет для веселья – запомни, добрый человек.
Медовый месяц быстротечен на фоне вечности из лун,
Зажгите в храмах ярче свечи к сомнамбулическому сну.
Его никто не потревожит – ни бог, ни вождь и ни герой,
Ни гром, ни дождь, ни волк, ни ёжик, ни рак, свистящий за горой.
Мы улетаем в Воскресенье. Вы не умрёте ото сна.
Так не кончается Рассея, как не кончается весна.
* * *
Невнятное шуршание дождя
Невнятное шуршание дождя – в него ты опрокинула лицо,
Ненастный день в растерянности ждал, когда его запустят на крыльцо.
Недолго оставались мы одни в заброшенной обители лесной,
Бегут скоропалительные дни, распутничают позднею весной.
Я трогаю губами мягкий воск ещё не загорелого плеча,
Звучат раскаты восхищённых гроз, плывут потоки вожделенных чар.
Весна, ещё немного подожди - нас, за пределы снов не выездных,
Разбились на дождинки эти дни, рассыпались фарфоровые сны.
Непонятая майская пора застынет на картинах мастеров –
Как будто щёлкнет фотоаппарат, запечатлев случайный наш мирок.
Но будет нечто прятаться внутри – немыслимы сиянья этих сфер -
Ты только на картину посмотри и снова в невозможное поверь.
* * *
В моём саду к ореховому дереву
В моём саду к ореховому дереву
Качели привязал когда-то дед.
Зима-весна качелями отмеряна,
Туда-сюда полсотню лет в обед.
В студёных неуклюжих обстоятельствах
Привык я быть печальным и больным,
Не посещать подружек и приятелей,
А думать лишь про тёщу и блины.
Всё ждать чего-то тёплого и нежного -
Не каждый день дано счастливым быть -
Удобнее сидеть несчастным, нежели
Показывать недюжинную прыть.
Весна разубедит, разбудит сонного,
Замёрзшего как цуцика меня
Весёлыми и звонкими резонами
Событий наступающего дня.
С приходом в зимний сад весенней свежести,
Той, первой, без особенных прикрас -
На кончике сознания пригрезится:
Вполне возможно жизнь удалась.
Стремглав бегу с ручьями по течению,
По логике природы и судьбы,
Без сил валюсь под теми же качелями,
Где был я счастлив и несчастен был.
Схвачусь за самый краешек сидения -
Там сиживали дед мой и отец -
Качнусь вперёд за призрачными тенями
К весне и даже лету наконец.
* * *
Но выдохнуть нельзя
В Германию, к друзьям – мы ж с ними воевали…
От ненависти до… - один короткий шаг.
Сейчас понять нельзя, кто гитлер был, кто сталин –
Мы вместе были «под», от счастья чуть дыша.
Нет-нет, я не забыл ушедших в бесконечность,
Застывшее стекло в глазах сирот и вдов,
Увядшей красоты до боли быстротечной –
То время улеглось в один тяжёлый вдох.
Но выдохнуть нельзя – душа летит куда-то,
Обратно не вернуть щемящую мечту…
В Германию, к друзьям – они, конечно, рады…
Серебряная ртуть горчит с утра во рту.
* * *
Выбегала белая ты
А ведь иногда я не насовсем умирал…
Но в себя придти удалось не полностью мне -
Где-то часть души, знаю, оставлял пару раз,
Не уверен я: брал ли что-то где-то взамен.
А теперь внутри накопился вакуум и
В самой глубине у меня сидит пустота.
Приходи скорей, в темноту мою окунись,
В омут головой – любишь рисковать просто так.
Ты меня прости – растерял я много чего
И уже мой смех не похож на детский совсем,
Но зато на дню мою я водой ключевой
Пару раз в душе грустной закоулочки все.
Я б засыпал ту напрочь пустоту чем-нибудь,
Затолкал бы внутрь сколько поместил - было б чем!
Не забудь нырнуть в эту чистоту, не забудь –
У меня б в душе полный беспорядок исчез.
Я бы потерял тут же свой остаток ума,
Но зато внутри не было б совсем пустоты –
Все бы заполнял закоулки синий туман,
А из темноты выбегала белая ты…
* * *
Зимний поезд
Заколдовано судные сутки плывут
на какую-то нашу беду.
Мы стараемся вовсе идти стороной,
чтобы не пересечься с бедой.
Опустились внезапно базар и вокзал
на чело и на наши глаза.
Ну, скажите, зачем на крутое плечо,
нам ложилось бы что-то ещё?
Почему-то, увы, никакие умы
не спасут от тюрьмы и сумы.
В этом мире под вкрадчивым ликом луны
заправляют одни колдуны.
На метле прилетела подруга зима –
одурела от стужи сама,
Нам бросает в лицо полыхающий снег –
значит, клонится дело к весне.
И уже ерунда - эта наша беда,
растопить можно даже металл.
Запоздалый вокзал скорый поезд подал –
он умчался, как к морю вода...
Я в зелёном вагончике тихо сижу,
непонятно – восторг или жуть…
Я не знаю зачем, и не знаю куда
нынче ходят зимой поезда.
* * *
Хитроусский стишок
Люблю я за что-то свою быстротечность
на вечность, на жизнь, на судьбу.
Люблю я полёты во сне и, конечно,
полёты люблю наяву.
Гермес подарил мне когда-то сандали,
к пернатым меня приобщил.
Сказал, что отныне воздушные дали
мне будут не бул и не щир.
* * *
Я сереньким взглядом шестую палату
пощупал, обвёл, приласкал -
Наяды, номады, прощаться не надо –
мышиная наша тоска.
Из центра Вселенной в какой-нибудь
лондон поеду, ломая башку,
Весь бледно-зелёный, во времени оном
изрядно хвативший лишку.
Кочевник исправный над городом Прагой,
гребущий на запад совок -
Со стадом баранов лететь спозаранок
пришлось пучеглазой совой.
Навстречу из тучи летучий голландец
и стая нагих маргарит,
А кто-то падучий метёлку наладил –
предельно простой алгоритм.
Пошли на посадку ни шатко, ни валко.
Хитроу неоном ядрит.
Я тоже присяду - непросто номаду
всю жизнь у дырявых ветрил...
* * *
Заплетающиеся перелётные мысли
в муравьином сознанье ощущенье полёта
стюардессы касанье не пристёгнуто что-то
глубина мотиваций измельчала изрядно
безопасностью клацнет кто-то пахнущий рядом
нам откроет кассандра вкус другого полёта
ну-ка что нам на завтрак и какое вино там
беззаботные выси без претензий погода
не спасает от мыслей скорлупа самолёта
зависаю в пространстве в это страшно поверить
под лохматою властью беспощадного зверя
до сих пор неизвестно что он выкинуть может
самолётное кресло из искусственной кожи
из искусственной мысли вылетает реальность
заплетается рислинг в беспросветности дальней
совершенно внезапно в неизвестное сели
не пойму это запад юг восток или север
в новый мир осторожно выношу свои ноги
снова чувствую кожей я один на дороге
* * *
Последние зимние дни
В этом странном, мутном воскресении –
стёкла запотевшие, отель,
Чужестранной публикой заселенный,
где и я потерянный сидел.
Упускаю в сумерках сознание,
наизнанку вывернув судьбу.
Обстановка полностью вокзальная –
суета, сомненья и сумбур.
Дум нелепых сосредоточение
разъедает душу и глаза
Навсегда унылого отшельника,
что недолго плакать приказал.
Настроенья жалкие, сиротские.
Мелкие, мушиные дела…
Как давно мои авансы розданы
на далёком краешке стола.
На моей безжизненной околице
мокрый кролик с курицей в окне –
По погоде нынче не разгонишься,
хорошо хоть истина в вине.
Облака весь день на небе маются,
зимние кончаются деньки…
Мне приснились журавли и аисты –
как прекрасны, как они легки…
* * *
Всего лишь мембрана…
Телефон мой странной ориентации.
Мембрана в нём только что
Вибрировала женским голосом.
В марте месяце это очень опасно.
У меня ведь и до этого были дети.
А сейчас только собака и кот.
Последний, верно, сбежал
В известном мартовском направлении.
И рифмы, как видите, сбежали туда же.
Не думал я, что они подвержены
Весенней линьке, как верблюды
И другие млекопитающие…
Зато у меня телефон не линяет.
Хотя и говорит женским голосом.
Но я-то знаю, что это –
Всего лишь мембрана…
Всего лишь мембрана…
Всего лишь мембрана…
* * *
Veni, Vidi, Vici
Потряхивать рубищем пыльным от мыши летучей,
Выстукивать посохом чёрным седые базальты
И всё понимать в этой жизни… Но было бы лучше
Совсем обойтись без унылых и горьких терзаний.
Как хочется зыбкою тенью куда-то прокрасться,
Забросить свой посох постылый за синее море,
Растаять, как делают боги, в далёких пространствах
В глубинах волшебных, таинственных, тёмных историй -
Под шелест прибоя, под звуки вечерней гитары,
Под пение птиц совершенно нелепых и диких -
Они затаились сегодня за Альфой Центаврой,
Запутались в тайнах курчавых Волос Вероники.
Мне сон приходил про Венеру и Марс не случайно
Я знаю прекрасно - всегда надо верить наитью,
Мы дети природы, но я её хилое чадо
Могу лишь несмелое выполнить - Вени и Види…
* * *
|
