Бухараев Равиль Раисович

Бухараев Равиль Раисович - поэт. Окончил меха­нико-математический факультет Казанского государ­ственного университета и аспирантуру МГУ по специ­альности математическая кибернетика. Автор 10 поэ­тических книг— «Яблоко, привязанное к ветке» (1977), «Снежный журавль» (1986), «Редкий дождь», «Знак Августа» и др.,— изданных в России, Венгрии и Великобритании. Пишет стихи не только на русском и родном татарском, но также на венгерском и анг­лийском языках. Автор книги прозы «Дорога Бог знает куда». Член Союза писателей России, Венгрии. Член ПЕН-клубов Венгрии и США. Живет в Лондоне.

  Сказ о спящем на закате
Город на верблюжьем ковре
Испуг
 
* * *

Сказ о спящем на закате

Молил его инок по прозвищу Мышь:
— Одумайся, брате!
Грехов не замолишь — тоски не заспишь.
Не спи на закате...
Обедню проспишь — не придется отцам,
на то и обитель.
На зорях не спать наказал чернецам
Пафнутий-зиждитель.

На то и хандра, чтоб едуча была.
Не спи на закате!
Из кельи ответила душная мгла:
— Так томно мне, брате...
При братии всей молвил пастырь честной:
— Одумайся, сыне!
В обитель ты взят с неизвестной виной
из нищей пустыни.

Пошто попираешь тут благость и тишь?
Геенна сладка те?
Грехов не замолишь — вины не заспишь.
Не спи на закате!
А коли была епитимья легка,
могу и жесточе!
Услышалось глухо из-под клобука:
— Так томно мне, отче...

Коль пагубной тяги не мог превозмочь, — в одной лишь рубахе погнали его из обители прочь топтаться во прахе.
Ни кров не блазнил, ни работа, ни хлеб, ни лютые дали.
— О Господи, как на закате судеб
рвут сердце печали!
Склоняется дух мой, и клонится плоть
на дикое ложе.
Мне въяве отчаянье не обороть,
так томно мне, Боже!

А солнце сверкало в
закатном дыму,
как ярое око.
— Не спи на закате,—был голос ему,—
мне так одиноко
на сиром ветру, в суесловьях имен,
в слезах укоризны...
Не спи — я с тобой — на закате времен,
в пустыне отчизны.

* * *

Город на верблюжьем ковре

Я хочу знать, куда она идет,
кому и чему на потребу?
Ведь эта лестница никуда не ведет
— разве что к небу...

Ведь эта улица явно ведет в тупик.
Но она спешит под сенью покрывала.
Что ей пригрезилось в этот миг
— на что она уповала?

Я хочу знать, что это за дом,
куда нужно по такой жаре влачиться.
Эта странная странница — в городе пустом,
древнем, как библейская страница.

Мне хотелось бы знать, кто строил, окучивал города,
Побиваемые затем голодом, мором и градом.
Неужели же бедуин и беда, —
Как в словаре на моем языке — толкутся рядом?

Вот ее тень упала на белую от зноя каменную плиту.
Я хочу знать, что ее заставило ссутулиться и согнуться.
Не может же она, в самом деле, лелеять мечту
— уйти и никогда не вернуться.

И если песчаные стены ее теснят,
то выход из города только один — в пустыню.
А еще мне хотелось бы перехватить ее взгляд:
не могут ее глаза оказаться пустыми.

Каменный город — песчаный свет — охра и терракот,
макет миража в полуденном зное, на самом краю обрыва.
Отчего же мне кажется, что тут больше никто не живет
— как после взрыва...

Я хочу знать, отчего верблюжий этот ковер,
Вытканный бедуином Тариком вручную,
Свое плоскостное пространство в будущее простер,
В реальность немыслимую — иную.

* * *

Испуг

Как получить из первых рук
прозрений благодать?
Нельзя вообразить испуг,
но можно испытать.
И как осмелиться, посметь
незримое прозреть?
Нельзя свою представить смерть,
не умерев допредь.

3 марта 1997

* * *