| |
* * *
Вечереет медленно, но верно.
Серпик обозначился луны.
Руку протянуть -
достать Жюль Верна
или снять гитару со стены?
Но пока наигрываешь вальсы,
мучаешь роман, глядишь кино,
время каплет, как вода сквозь пальцы.
Вечереет... То-то и оно.
А когда под гулким небосводом
сумрак воцарится голубой,
как на кинопленке - год за годом -
жизнь твоя предстанет пред тобой.
И мальчишка, плохонько одетый,
из таких далеких нынче лет,
спросит:
- Что ты сделал с жизнью этой?
Счастлив ты сегодня или нет?
Вот и стой, превозмогай усталость,
со стола сметай бумажный сор...
Сколько до двенадцати осталось
* * *
Нам лекцию прочли о лучевой,
Ботинки дали с толстыми шипами,
А лошади не знали ничего,
и мирную траву они щипали.
Потом - каурых, пегих и гнедых,
От зарева ослепших, оглушенных,
скакавших тяжко средь цветов сожженных,
-из карабинов мы кончали их.
Светло в моей двухкомнатной квартире,
смотрю по телевизору балет,
жене беру на выставку билет,
читаю сыну о животном мире,
на дачу езжу, навещаю мать,
но где-то в электричке дрогнет сердце -
и скачут, скачут лошади опять,
и никуда от этого не деться.
* * *
Я - научился
ночью засыпать,
ребенка нянчить, плавно стоить фразы,
как некогда по знаку наступать
и отступать, и выполнять приказы,
не выясняя что и почему
и не вдаваясь в прошлые уроки,
как, видимо, в оставшиеся сроки
еще, бог знает, научусь чему.
* * *
Собаки тоже свято верят в бога.
Их бог высок и мрачен, и двуног.
Собаки ждут -
вот встал он у порога,
а вот сейчас шагнет он за порог...
А бог стоит, и перед ним дорога,
и ветер полы рвет его пальто.
Собаки ждут,
собаки верят в бога.
А бог стоит - не верит ни во что.
* * *
Что остается
от человека?
Горсть табака,
стопка бумаг,
два башмака,
если он не калека,
если калека -
один башмак.
* * *
Пригород
Что же мучает:
отблеск тугой
догорающей электросварки?
Или в полузаброшенном парке
шелестенье листвы под ногой?
Или чуть удивленная бровь
человека на пыльном портрете?
Или дети?..
Хорошие дети -
Софья, Вера, Надежда, Любовь,
Да, Любовь... Может быть... Но скорей
дым из труб -
столь привычно сиротский,
ветер - тонкий, упругий и хлесткий
с этих Богом забытых полей.
* * *
Баллада о велогонке
М. Павловичу
Развеваются флаги.
Отрешись от забот, человек!
Нынче утром в Паланге
начинается велопробег,
велогонка, вернее...
Затяжной велотур по шоссе...
Вон утюжат аллеи
"Фаусто-коппи", "рено", "ЦМЦ".
Прямо у парапета,
будто кони, стоят под седлом
три "мажистера" -
это
вам не харьковский металлолом!
Знать лихие мужчины,
изучившие трассы всерьез,
водят эти машины -
брызги сыплются из-под колес!
Старый гонщик умелым
жестом слабую спицу нашел.
Он знаком с этим делом,
он семнадцать финалов прошел.
У него чемоданчик
весь в наклейках:
Варшава, Мадрид...
И на них даже банщик
с потаённым вниманьем глядит.
Да к чему сентименты?!
Хватит пялить глаза - не герой!
Правы корреспонденты,
окрестившие "Вечно второй".
Но теперешним летом
пусть что хочет газета твердит -
в восемнадцатом этом,
трижды проклятом,
он победит!
Пролетит, словно птица,
по-над серой балтийской водой.
Bсё... Подтянута спица...
Рядом гонщик застыл молодой.
И булавкой английской
схвачен белый цветок на груди.
С Ингой, местной дантисткой,
прошатались они до пяти.
Пробродили до света,
благо поздний шиповник расцвел.
Ах, коварное лето!
Тренер только руками развел.
Пожурили, простили -
он еще поражений не знал.
Раз в финал допустили,
надо выиграть этот финал.
Чаю выцедив чашку,
он у стартовой линии ждет.
Даст махальщик отмашку -
сразу руки на руль,
и вперед!
И рванулись!
Дождинки
по бетонной стучат полосе.
- Уберите корзинки!
Эй, гражданки, уйдите с шоссе!
Что вы тут не видали?!
Пролетая меж сосен и лип,
гонка жмет на педали.
Комментатор в кабине охрип.
Сыплет камни с откоса
по кюветам воздушный поток.
Гонка крутит колеса,
за броском совершает бросок.
Вон она по долине
извивается, точно питон.
Мимо "Анны домини"
проплывает еще пелетон.
Мимо елей столетних,
под которыми прыгает мяч,
мимо самых последних,
навсегда заколоченных дач,
где по-летнему тонко
и размеренно ветер свистит,
мчится гонка...
И гонка
никому ничего не простит,
Но тебе-то, тебе-то,
пораженному, как столбняком,
и застывшему где-то
меж фонарным столбом и ларьком,
зачерствелому в нуждах,
от которых в затылке свербит,
что за дело до чуждых
треволнений, надежд и обид?!
Неужели возможно,
чтобы радуя вновь и страша,
бултыхнулась тревожно
помраченная было душа?
На потеху взыграла
и, тугие рванув удила,
страсть профессионала
к безнадежным трудам позвала.
Старый гонщик,
напрасно
ты надеешься здесь победить -
обольщаться опасно,
нужно вовремя с круга сходить.
И тебе, молодому,
к непростому готовясь пути,
лучше б все ж по-другому
ночь предстартовую провести,
Не затем с вами сотый
километр отсчитала судьба,
чтоб серебряной нотой
вам триумфы пропела труба,
а затем, может статься,
чтоб строкою корявой сквозной
в чьей-то книжке остаться -
никчемушной, смешной, записной
Ведь и хмурый ханыга,
что неловок, сутул, мутноглаз,
ради этого мига
тоже тут оказался сейчас,
промелькнув в отдаленье
с удивленно разинутым ртом
за чертой оцепленья
вон на том перекрестке пустом.
* * *
|
