| |
* * *
А в том июне тоже шли дожди.
И листья были зелены и влажны.
И звук легко ложился на бумажный
Квадрат блокнота - парка посреди.
В тот год словами громыхал трамвай,
Словами окна в доме полыхали.
Всё было - знак, всё - символ, всё вначале
Самой судьбы подсвечивало край.
Двенадцать лет прошло - и вот, смотри,
Твой странный дар я чувствую не хуже.
Мне кажется, что время - лишь снаружи,
Что быть не может времени внутри.
Ты над моей судьбой включаешь свет,
И тут же гасишь. Но одно мгновенье
Я вижу всё - от смерти до рожденья -
Когда читаю в “Subject”-е : “Привет?”
* * *
- Ни слова больше! Не надо фальши!
О человеке нельзя словами!
...И по дороге бежала дальше
От Вас, за Вами и рядом с Вами.
И без дороги, сквозь дождь, бежала,
Меняла руки, зонты и фразы.
В глаза смотрела, в глазах дрожала:
- О человеке не надо сразу!
- О человеке не надо хуже,
Чем это солнце, чем ливень этот!
Бежала молча, ступая в лужи,
Как будто рядом асфальта нету.
И улыбаясь - с трудом, наружно,
Шептала тихо: "Нельзя, не надо..."
Ведь человека жалеть не нужно,
А просто - кстати бывать с ним рядом.
* * *
Я так люблю играть с тобой,
Взяв в руки карандаш.
Тогда ты - мой, и только - мой!
И - баста! И - шабаш!
Когда хочу, какой хочу
И о каком молю -
Приходишь ты, и я молчу,
И я тебя люблю.
И долго после по строке
Карандашу скользить.
А ты ничем моей руке
Не сможешь возразить.
В твоих глазах застыл вопрос -
Знакомый, но не твой.
Я так хочу играть всерьёз
С тобой, с тобой, с тобой!
* * *
Мне в Париже не пишется -
Только естся и спится.
До чего же здесь хочется
Поскорее в Москву!
О, не дай Вам Господь
Королевой родиться
И в Версальском саду
Назначать рандеву.
Выбрать общество белых
Или бронзовых статуй,
Потому что все люди
Рангом ниже - не в счёт.
И держать за решёткой
Семилетнего брата,
Чтобы трона не отнял,
Когда подрастёт.
Горячо ненавидеть
Инкрустацию спинки
На широкой постели
В красно-белых тонах.
И завидовать страстно
Кареглазой румынке,
За которою тенью
Ходит бледный монах.
Быть прекрасной моделью
Для великих полотен.
Верить в лесть комплиментов,
Изменять королю.
И отравленной быть
Помешавшейся тётей,
Так за жизнь и ни разу
Не подумав: “Люблю!..”.
* * *
Я жду, когда кончится лето.
А лето - едва началось.
Мы бредим гордыней. За это
Нам быть полагается врозь.
Я буду по тем же ступеням
Спустя две недели гулять
И от кипарисовой тени
Улыбки твои отделять.
И вкручивать их, как пуссеты,
В копну золотистых волос.
Я жду, когда кончится лето.
А лето - едва началось!
* * *
Сегодня опять приехал театр бродячий.
Давали другую пьесу, и тот актёр,
Что так на тебя похож, был одет иначе,
Иначе смеялся, иначе - глядел в упор.
В тот раз он играл героя, теперь - злодея.
Какой-то даме по пьесе носил цветы,
А после - пронзил кинжалом. И, холодея,
В убийце я узнавала твои черты.
А вечером перед замком был пышный ужин:
Форель, фазаны, жаркое из лебедей...
А мне передали, что - третий день недужен,
И что не выйдет к ужину мой злодей.
Он вышел позже - в разгаре разгульной ночи,
Слегка шатаясь, но не опуская взгляд.
Провёл по струнам и, будто бы между прочим,
Пропел с улыбкой одну из своих баллад.
А утром его не стало. ...Горели свечи.
В пустынной зале торжественно плыл хорал.
Казался почти нездешним, не человечьим
Тот голос, что пел вчера, убивал, играл.
И я поняла, что баллада была приказом,
Предназначавшимся только для нас двоих.
С этого дня - уже никогда, ни разу
Мы не должны встречаться среди живых.
* * *
Двое за руку шли к вокзалу.
Ждал состав “Ленинград - Москва”.
- Если любишь, - она сказала,
- Ты запомнишь мои слова.
Я хочу, чтоб не просто умным -
Первым чтобы теперь ты стал.
Чуть насмешливо в свете лунном
Их знакомый встречал вокзал.
Годы - мимо: подружек козни,
Ссоры, слёзы из чепухи.
Счастье где-то бродило возле,
Проникая в её стихи,
“Я - вторая!” - крича с порога,
Серебром обжигая грудь.
- Если любишь, - сказал он строго,
- Только первой отныне будь.
Он при ней не умел работать -
Багровел, взад-вперёд ходил.
И её раздражало что-то
В том, как ел он, как говорил,
В том, что, с ним - когда танцевала -
Забывала запрет стыда.
- Если любишь, - она сказала,
- Отпусти меня. Навсегда.
Годы - мимо. Ни с места - время.
В ней - и дня не прошло с тех пор,
Как вон там, за домами теми
Их последний был разговор.
Что она объясняла, плача?
Что он прятал за дрожью скул?
- Если любишь, - он тихо начал...
Отвернулся. Рукой махнул.
Прочь шагал он легко, безбольно.
Сверху - солнце, как рыжий мяч,
Плавно шло в кольцо баскетбольное
Всех дальнейших его удач.
А в эфире его сознанья
Несмотря на щелчки помех
Всё крутили воспоминанье:
Лунный вечер, сугробы, смех -
Двое за руку шли к вокзалу.
Ждал состав “Ленинград - Москва”.
- Если любишь, - она сказала,
Ты запомнишь мои слова.
* * *
А лес вдоль Ярославского шоссе
Болеет астмой. (Или малокровьем?)
Больные сосны ищут изголовья
И клонятся к проезжей полосе.
Худые ветки, впалые глаза.
Лбы пышут жаром на машины наши.
И нехороший, с присвистами, кашель.
И даже форточку открыть нельзя!
А по ночам, когда - когда-нибудь -
Целебен станет воздух над дорогой,
Они вдыхают сколько могут много
В изъеденную выхлопами грудь.
И силятся друг друга рассмешить:
Мол, перейдём в разряд икон и фресок!
И укрывают слабенький подлесок,
Который только начинает жить...
* * *
Как бессолнечные цепи чёрных скал
Предвещают заблужденье кораблю,
Так выходит из начала всех начал
Молчаливая громада "Не люблю".
Как взвывает на точиле чёрный нож,
Как галдят на всех помойках воробьи,
Так рождается из зимних шуб и кож
"Скорой помощи" сирена - "Не люби!"
Так бросают люди давние мечты,
Плача в тамбуре, но уезжая в путь.
На гудок последний:
- Как же можешь ты?!
Очень тихо отвечая: "Как-нибудь".
* * *
Девушка из Вальдцеля
“А Вальдцель родит семью искусников, играющих в бисер ”
Г.Гессе
Я потому в последний раз пою
И руку скоро отдаю другому,
Что я люблю Касталию твою
Сильнее даже собственного дома.
Как я с тобой брожу в её садах,
Как я вхожу под каменные своды,
Как слушаю, в настенных письменах
Сокрытый, голос древнего народа,
Так уж ни с кем, нигде и никогда
Не буду я бродить, смотреть и слушать.
Там, там - в аду бессменного труда,
В раю твоём я оставляю душу.
Когда настолько обнищает мир,
Что в касталийстве не увидит смысла,
И на дрова отправится клавир,
И тщетны станут символы и числа,
Ты воскреси все наши вечера,
Введи в Игру их робкое искусство.
И пусть пройдёт Публичная Игра
Под знаком всепрощающего чувства.
* * *
Рождественская звезда
1
И на помощь никого не зови,
Стань решительна, нежна и тиха,
Потому что нет на свете любви -
Есть осколки божества и стиха.
Кто-то тихий их снимает с ветвей
И в рождественскую сумку кладёт,
И невидимой походкой своей
Будит за день запорошенный лёд.
А на севере мерцает звезда,
Отражается в разбуженном льду.
И какая-то большая беда
Отступает, заприметив звезду.
Ты смотри на это, долго смотри.
И потом - не говори ничего.
А когда погаснут все фонари,
Может, сплавишь со стихом божество.
2
В темноте на пробег электрички
Всё еловые смотрят волхвы -
К величавой осанке привычка,
Нелюдской поворот головы...
Всё им ведомо в нашем вагоне.
Долго в небе мерцает звезда -
То ли тучи над крышами гонит,
То ли гонит в ночи поезда,
То ли что-то кричит, объясняет,
Что важнее концов и начал.
И еловые старцы внимают
Напряжённым, тревожным лучам.
А потом - переглянутся молча,
Молча хвойные лапы пожмут,
И одна из грохочущих гончих
На мгновенье изменит маршрут.
Там внутри, в освещённом вагоне,
Кто-то вздрогнет, взглянув за окно.
Все пространства шумов и гармоний
Для него вдруг сольются в одно.
И соседям покажется страшным
Поравнявшийся с вечностью взгляд.
...А в двенадцать, приехав к домашним,
Он забудет, как звёзды кричат.
* * *
|
