| |
* * *
Саморазрушитель
Я, созидатель–исполин,
я, полумира властелин,
восславил труд и дисциплину.
В гранит преображая глину,
построил тысячу дворцов
для храбрецов и мудрецов.
Но снес я Храм Святому Сыну,
и сатанинский сплин,
как клин,
вошел мне в спину,
в тело,
в душу,
и все, что сделал,
я разрушу.
1957 г.
* * *
Зеро-остров
Где-то в море, в синем море
затаился Зеро-остров,
а на нем – островитянин.
Ходит он в рубашке пестрой,
ходит в радужном уборе,
никогда ничем не занят.
Он по солнцу утром встанет
и пойдет, куда захочет –
не назад
и не вперед.
Сам себе он и крестьянин,
сам себе он и рабочий,
сам себе и весь народ.
1960 г.
* * *
Аввакум и Джордано
Человечество юно.
Может быть, потому
нераскаянный Бруно
исчезает в дыму.
Всемогущий извечен.
Может быть , оттого
Аввакум шел навстречу
полынье огневой.
Аввакум и Джордано,
вам идти на костер
не мешали рыдания
жен и сестер.
Жар костра милосердья
страшен только тому,
кто с рожденья до смерти
жил во тьме и дыму.
* * *
Когда мы уйдем
...И когда расплываться начнет
грибовидно-багровое пламя,
отпылавши, как факел Нерона,
в безумной руке,
и исчезнет оранжево-черный
туман над полями,
словно маки, посеявши
тысячи тысяч рентген,
когда вал этот огненный
к краю земному подкатит,
все земное губя,
все живое навек истребя,
ржавый робот проснется,
и скажет железный лунатик:
– О, создатель, прости,
но ты был недостоин себя.
1977 г.
* * *
Закон зоны
Во что не верил только он,
идеалист неисправимый!
Он верил в то , что не удушен,
а жив мудрец Лаокоон,
что мягче стал в Сибири климат,
что многим стал доступен ужин,
что правдой человек силен.
Он и сегодня бы чудил,
но крематорием чадил,
чернея, белый Дом Советов.
И был он там – дитя завета
любви и братства.
И за это
пахан его не пощадил
Сказал своим он:
– Слушайте сюда!
Вы в зоне все в законе господа.
И наш закон избавит нас навек
от чудомудрых, старых и калек.
1995 г
* * *
Зайдите, купите
хоть платье из ситца!
Дешевое платье.
Но будет носиться
не год и не два,
а бессчетные годы.
Удобное платье,
для ясной погоды.
Дешевое платье,
к тому же – в кредит.
Поверьте, не каждому так пофартит.
...Любовь наша выцвела
ситцевым платьем,
а мы за нее еще платим
и платим.
1962 г.
* * *
Рябиновые уста
Страсть меня выжигала,
как арнику зной,
а любовь, окропляя живою водой,
из дорожной пыли поднимала.
Да, прожито немало
и узнано мной,
и забыто, наверно, немало.
То, что я позабыл,
невозможно спасти,
а чего не узнал,
то отринул.
А чего не дожил,
то хотел принести
и к ногам вашим бросить, Ирина.
Я в дороге не думал –
найду ль, не найду ль...
и с кем встречусь –
с богиней, с рабыней...
Я нашел, наконец,
когда знойный июль
позади – уже кровь на рябине.
И нагнулся, и шепчетрябиновый куст:
–Жизнь прошла, вы не те уже оба–
Не касайся поспешно безропотных уст;
если хочешь узнать их сегодняшний вкус,
моих ягод сорви и испробуй.
1995 г.
* * *
Мой синий плащ
1
Мой путь, как путь бродячих псов,
извилист и непредсказуем.
Нет дома у меня, и значит, на засов
ворот не запираю. Ветродуем
гонимый, брел и брел я по стране,
закутавшись в мой плащ от непогод,
весь прошлый год.
И выцвел плащ на мне.
Мой плащ, как небосвод, от непогод
и обветшал, и выцвел.
С надеждой возвратился я в столицу –
милиция бродягу подберет.
Нет, не берут, сколь ни проси!
Здесь все не так, как на Руси.
Совсем другой народ.
И я от непогоды и от слез,
и от бездомья выцвел.
Вокзальные шарахаются львицы –
я их пугаю, как туберкулез.
Пугаю их и я, и плащ,
как честность,
и как детский плач,
и как любовь всерьез.
2
Вечер был празднично весел и нагл.
Пьяно цыгане плясали.
Я эту ночь до утра проплакал
на Ярославском вокзале.
Праздник вдруг понял
все
и исчах
как-то внезапно и нервно.
Меня утешали девица в очках
и два милиционера.
А я, к колонне прижавшись щекою,
плакал навзрыд, не скрывая.
Праздник дверь сорвал со щеколды
и душа обнажилась живая.
1967 г.
* * *
С полуночи шел дождь. Не слишком проливной.
Но струйка по стеклу журчала и журчала,
качая мой ковчег. И я уснул, как Ной.
И видел вас во сне – вы были не со мной.
Но это ни меня, ни вас не огорчало.
Я видел вас во сне – вы были не со мной.
И прелесть запоздалых наших встреч,
как вскрик, коротких и, как счастье, редких,
хотелось мне, как таинство, сберечь.
И близорукий взгляд, и сбивчивую речь,
и пепел от забытой сигаретки
хотелось от забвения сберечь.
Светилось облачко. И жизнь была иной.
Но облачко однажды осерчало
и стало тучею. И я ушел, как Ной,
в ковчег. И видел сон: вы были не со мной.
Но это ни меня, ни вас не огорчало.
24 июня 2001 г.
* * *
Спаси наши души
Я пью всю ночь. А кто заплатит?–
ведь у меня нет ни гроша.
Но ошалевшая душа
не хочет вспоминать о злате.
Душа младенца и поэта,
когда не ведает обид,
слова творит, как Бог, из света,
в ней память солнечных орбит.
А вы бутылкою-кастетом
ее хотите раздробить.
О Боже, как в глазах рябит!
Я плохо следовал заветам
Твоим,
но сжалься над поэтом,
не позволяй душе о быт
разбиться!
Господи, дай силы
спастись расхристанной душе!
Не о себе молю уже,
а о душе моей России.
1967 г.
* * *
Чистилище
Квадратные окна,
железные двери.
И каждый здесь предан,
и каждый неверен.
Здесь часты поруки,
и часты измены,
Здесь масляной краской
окрашены стены.
Здесь стены, одежды
и руки лоснятся.
Все знают друг друга,
друг друга боятся.
Здесь гений бездарен,
кретин – открыватель.
Все тайны рождаются
в недрах кроватей.
О, как же бездонны,
о, как же бескрайны
постельные чувства,
и мысли, и тайны!
Сюда сотни входов,
а выход так узок!
И лезут в него
без рубах и без блузок.
Но больше здесь тех,
что уйти не стремятся,
и даже над теми,
что лезут, глумятся.
Смеются над теми,
кто бьется за выход.
Они говорят:
– Паче похоти прихоть.
Всех тех, кто воюет
за очередь лезть,
пусть завтра, пусть позже
вновь встретите здесь.
* * *
|
