| |
* * *
Когда дождь шумит уныло,
Сумрак лезет сквозь оконце,
Подарю тебе, друг милый,
Синь небес и море солнца.
Растревожу мир твой сонный
Стуком дятла. Дух сосновый
Разолью, и благосклонно
Ты окрест посмотришь снова.
Ты же знаешь: так легко мне
Вызвать звонкими строками
Стрелы грозных горных молний
Иль снега сменить цветами.
И дарить мне только в радость
Что себе всего дороже:
Трель ручья, тропинку сада
И стихи вот эти тоже.
* * *
Как дышится теперь ему
Без чувства самосохраненья
То ль в облаке, то ли в дыму.
Сам он в себя с недоуменьем
Глядится, будто смотрит в тьму.
Его любовь – скорей беда,
Когда, возникнув ненароком
Она, как волжская вода,
Лишь полнится водой притоков
И остается навсегда.
Связать пытался он не раз
Согласьем горнее с влеченьем,
Творя стихи или рассказ
По принципу переключенья,
В час горьких истин – в поздний час.
Ему от смут дать отдохнуть
Смогла бы ты простым участьем,
Что значило бы заглянуть
В мир нежности его и страсти,
А это невозвратный путь.
* * *
Кораблики на скатерти
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет
А.С. Пушкин
По морю многоцветному,
Узорчатым волнам
Плывут мои кораблики,
Куда – не знаю сам.
Без звонкой дудки боцмана
И лязга якорей
Они уходят тихо так
От пристани своей.
Привычно одинокие,
Свободные от уз,
Уносят в даль безвестную
Свой безответный груз.
Плывут – не возвращаются,
Как будто облака,
Как от зари, их розовы
Бумажные бока…
Коль обо мне вдруг вспомнится,
Лишь скатерть расстели
И в море накрахмаленном
Увидишь корабли.
И розовыми зорями,
Игрою парусов,
Волною зыбко-трепетной
Дойдет к тебе мой зов.
И вновь ты улыбнешься мне,
Как будто мы вдвоем,
О том, о сем беседуя,
К себе домой плывем.
* * *
Из письма Н. Р.
… А это, милый, пустяки.
Ты не расстраивайся, что ты!
Я разделю твои заботы
И будут сны твои легки.
И все же, что для нас всерьез?
Болезни, смерть? Ну да, конечно,
Такая неизбежность вечна.
Печаль она, а не вопрос.
И одиночество… Оно
Своей привычностью серьезно.
До жалоб не унижусь слезных –
Приму все то, что суждено.
Но я, поверь, под старость лет
В подъездах мыть полы готова,
Чтобы родное слышать слово
И на двоих варить обед.
А это? Мир наш стал другим.
Царит в нем нежность и доверье.
Ты знал: воздастся нам по вере,
И дар – тот свет, что мы храним.
Вот только не проходит боль.
Терзаюсь как-то не по-женски
Я над проблемою вселенской:
Какую ж отвели нам роль?
И если ждет нас пустота,
Должны же в ком-то повториться
Наш трепет, давних чувств зарницы,
Их дорогая простота.
Ты сбереги своим стихом
Для тех далеких безымянных
Всю нашу прежнюю желанность,
Все наше странное «потом»…
А это, милый, пустяки.
Ты не расстраивайся, что ты!
Пусть будут общими заботы
И будут наши сны легки.
* * *
Когда вам занеможется,
Не спится и не трудится,
Когда невзгоды множатся,
Пусть голос мой почудится.
Полузнакомым отзвуком
Не то, чтобы забытого,
А легким светлым облаком
От времени укрытого.
Хоть не исчезнут горести
От братской солидарности,
Наш мир - из детской повести
И стоит благодарности.
И раз в нем есть хорошее,
То Вам оно покажется,
И Ваша позаброшенность
Иголками уляжется...
А если мне неможется,
Не спится и не трудится,
И жизнь никак не сложится,
Ваш голос пусть почудится.
* * *
Лиловый сон
Ничегошеньки ведь не сказано.
Раз не спрошено – не отвечено.
А привечено – не привязано,
А показано – не замечено.
Вопреки ль тогда – небо синее
Иль в согласии – трава зелена,
Но Лиловый сон – колким инеем,
Чужой радостью, не разделенной.
Что могло бы быть, поразвеется,
Если ж было что – не помянется.
Только сон-трава (что ей деется!)
Звоном-отсветом в нас останется.
* * *
Фантазия – III
Кате
Где был-пропадал? Что за весть принес?
Кто любит, не любит, кто гонит нас?
А. Блок
Наконец я приехал в свой дом.
Печь прогрелась, картошка сварилась.
Расскажи-ка, друг мой, обо всем,
Что же тут без меня приключилось.
Ну а дом о своем лишь в ответ:
“Я рассыплюсь один в непогоду,
Себя ждать так на старости лет
Заставляешь ты чуть не по году.
В нашем мире домов, как у псов:
Без людей нам сплошные терзанья,
Когда двери – на долгий засов
И неведомо время свиданья.
Нет уж мудрости давних годов
Отчий дом был, и был он желанным,
А теперь чуть не каждый готов
Убежать в чужедальние страны.
К этим горьким забавам с судьбой,
Слава Богу, хоть ты не причастен.
Все же, чем не доволен? Собой?
- Нынче, вроде, ты хмур и неясен…”
Ах ты, старый скрипучий ворчун!
Не смотри на меня так сурово.
Я печалить тебя не хочу
И так рад, что тебя вижу снова.
Я же помню, что ты моралист,
И в грехах не помог мне ни разу.
Просветляешь ты, как трубочист,
Мой пропитанный копотью разум.
Пред тобою я весь на виду.
Здесь не мучат пустые заботы
И счет дней своих здесь я веду,
Как пред Богом, лишь гамбургским счетом.
Что-то твой запотел потолок.
Это – знак. И взамен славословья
Лучше выпью-ка я (есть предлог!)
За твое, дорогой мой, здоровье.
* * *
Впусти меня. Я верю. Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..
“Наш век”. Ф.И. Тютчев. 10.06.1851
Наш мир пропитан беспокойством,
Мы – очередь за чем-то непонятным,
Которой незаметно объявили,
Что этого в помине даже нет.
Мой друг! Преодолеть в себе так трудно
Родной толпы негодованье,
И зависть к доброму соседу,
И жажду справедливости до дна.
И как смириться с невозвратным,
С несказанностью давней Слова?
Не оттого ль в оцепененьи разум,
Томится в несозвучьи с ним душа.
Казалось бы, врата открылись к свету
И мудрость черпай хоть ведерком,
Но во сто крат трудней дорога к Богу,
Но Откровение ушло за горизонт.
* * *
Нет, Эндрью, это не чудо. Но ты оглянись,
вспомни, как все хорошо задумано.
Пол Гэллико. «Томасина»
В заросшем елью и лещиною
Крутом таинственном овраге
Исполнен страха и отваги
Мальчишка - отрок, по-старинному.
Ему сейчас как откровение
Открылась мира грандиозность.
Он - воплощенные серьезность,
Восторг, печаль и изумление.
Домашними ему навязана
Трехлетка - дочь случайной гостьи.
Ее прельстил висячий мостик
Из двух стволов, друг с другом связанных.
Своими радостными визгами,
Торжественность минуты руша,
Она себя, как будто в душе,
Одаривает щедро брызгами...
Звездой согласия засветится
Им отсвет этой давней встречи,
Когда (для них еще не вечер)
Они через полвека встретятся.
* * *
Л. М.
Я зову воображенье и придумываю сказки.
В них смешение столетий и герои – я и ты,
В них согласье света с тенью и лишь радостные краски,
В них мы странствуем в карете в царствах грез и доброты.
Вот конец крутой дороги, подаю я руку чинно,
Дальше солнечная тропка и причудливый подъем.
Ждут нас дивные чертоги, горный лес, ручей, долина
В снах предсказанный нам робко, в плен нас взявший окоем…
Мои сказочные страны – это больше, чем реальность.
В мире, связанном досадой и враждой к тому, что днесь
Утвержденье то ли странно, то ль, напротив, тривиально,
В нем же труд мой и отрада, в нем я выразился весь.
* * *
Л. М.
Но, как известно, именно в минуту
отчаянья и начинает дуть
попутный ветер.
И. Бродский
Мой славный петербуржец! Поделиться
хочу я тихой радостью от мысли,
которая в определенном смысле
мне служит в нашей суетной столице
Опорой. Мысль же эта – о сакральном
в обычном, что считаем мы случайным.
Случайность – механизм. Его посредством,
когда во мраке сторожит нас Лихо,
невесть откуда возникает средство
найти в последнее мгновенье выход.
И тот же механизм свел нас с тобою,
как сотни лет он связывает многих,
но если врозь потом ведут дороги,
не промысл – сами мы тому виною.
Когда же случай нам дает возможность
шагнуть за грань, а мы, впав в осторожность
иль, просто, в трусость, топчемся у двери
в надежде на прямое принужденье,
творим мы грех (не мне его измерить)
пред волею благого Провиденья.
Конечно же, такие рассужденья
не новы и, быть может, простоваты,
но мне они в тяжелый час когда-то
явились как нежданное спасенье.
Природа чуда мне тогда открылась
Как случаем оказанная милость
В почти несбыточном и в самом главном,
Как дар, входящий в нас нездешним светом…
Когда-нибудь, мой петербуржец славный,
Надеюсь, мы поговорим об этом
* * *
А. и Ю.
Погружаясь в усталось, болезни и старость,
Все ж надеюсь - осталось чуть больше, чем малость
И как шаг на пути к обретенью свободы
Я сегодня бессрочный ввожу мораторий
На плацебо (усладу в закатные годы) -
Разговоры о собственных бедах и хворях.
А взамен я снимаю былые запреты
На раскованность чувств, на открытость суждений,
Потакаю я слабости или влеченью
К пасторальным не мыслимым ныне сюжетам:
Берег тихой реки. Изумрудные склоны,
Море дивных цветов разных зон и сезонов:
Тайный зов сон-травы, прелесть юных тюльпанов,
Еле слышных купав позабытая нежность,
Радость поздняя астр, отсвет горных туманов
Эдельвейс и посланец из детства подснежник.
Вы со мною здесь все, кто мне дорог доселе,
И неведомо как к нам приходит способность
Осознать до конца ключевую подробность
То, что прежде понять не могли и не смели.
Мы молчим и в торжественном нашем молчаньи
Единение душ, сопряженье, слиянье
С этим царством цветов и лазоревой сини,
Где охрану несет строй нам преданных сосен,
Где без тени печали, тревог и унынья
Мы врастаем в свою неизбежную осень…
Но пора! Исчезает мираж. В светлых дымах
Я едва узнаю ваши жесты и лица.
Дай же Бог еще раз вам сюда возвратиться,
Да пребудет любовь в вас и будьте любимы!
Брно – Москва
* * *
Баллада о колдовском отваре
Что связывает нас? Всех нас? –
Взаимное непониманье.
Г. Иванов
С утра пиликает сверчок
В избушке у ручья.
Сидит у печки старичок
И плачет в три ручья.
Вчера он день весь, дотемна, -
Едва хватило сил –
Коренья, травы, семена
В корчаге кипятил.
В лесах, болотах, среди скал –
В краю, где нет дорог,
За много лет он их собрал,
Свой выполнив зарок.
Готов спасительный отвар
Для всех, кто одинок,
Для тех, кто от любовных чар
В безмолвьи изнемог…
Из рук моих ты из ковша
Отвар лишь чуть отпей,
Моя откроется душа
До самых до корней.
И ты увидишь в глубине,
О чем сказать не смог,
И то, что помешало мне
Ступить на твой порог…
К ручью из близи и краин
Людей молва ведет,
Но, поразмыслив, ни один
Ковш в руки не берет.
* * *
Из стихов Т. М. В. о стихах
1.
Мне - поклоннику ясности и простоты -
Вдруг захотелось (и я буду стараться)
Написать стихи, как ажурные мосты
В окруженьи ротонд и мраморных граций.
Иль, как через века пробудившийся дом,
Где загадочны арки и галереи
Где гостей встречает суровый мажордом,
И камины содержат слуги в ливреях.
Вспомни, что ты в нем когда-то уже была
И читала свои любимые строфы,
И мне мир закрывал в золотых зеркалах
Твой много раз переотраженный профиль.
Ныне ты будешь искать скрытый смысл, подтекст
В приглашении осмотреть эти залы.
Моя горькая радость! Так оно и есть:
Подтекста здесь, как говорится, навалом.
Дом же не воспринимает подобный слог,
А я, провожая тебя по ступеням,
Лишь мечтаю обнять - да простит меня Бог -
Твои закованные в джинсы колени.
И с трепетом в сердце, и почти не дыша,
И отодвигая привычные беды,
Говорю церемонно: «Моя госпожа!
Окажите мне честь со мной пообедать».
2.
Я весь – ожиданье, я весь – нетерпенье –
Слагается лучшее стихотворенье.
Его еще нет, но оно существует
Пока бессюжетно, пока бессловесно.
Оно – вихри света, портрет неизвестной,
Оно – как весенние птицы токуют.
В нем в кротком согласии наши желанья
И звуком струны из вечернего сада
Вливается в нас, в тайники подсознанья,
Мешаясь с тревогой, нежданная радость.
Оно - наши корни и наши начала
И все, что судьба наперед начертала,
Все наши тревоги, все наши разлуки
И в нем как предчувствие робко, незримо
Блуждает надежда в туманах и дымах
И нас наша память берет на поруки…
Сейчас я свободен от власти сужденья,
Что будто стихи мои в тесном соседстве
Со сглазом и тайно грозят отчужденьем
Того, что нам сами вернули из детства:
Тот мир, еще страшной войной не задетый,
Где день бесконечен, и добры приметы.
Но как приказать этим зыбким виденьям,
Рожденным в ночи, как волна своенравным,
Застыть в четких формах, чтоб с прошлым на равных
Могли они числиться стихотвореньем?
От мысли, что будет мой труд недостоин
Моих притязаний, лишаюсь отваги,
Как в тяжком бою растерявшийся воин,
Едва не забывший недавней присяги…
Я весь - ожиданье, я весь - нетерпенье,
Но боль моей жизни – недовоплощенье.
* * *
Тверская рапсодия
Такое все реже и реже,
Когда день проходит без смуты
И кажется бывшее прежде
Продленным вступленьем к чему-то,
Что вынет занозы синдрома
Быть должным без дня перерыва
Работе, друзьям и знакомым,
Себе самому, особливо.
Что сделает месяц, неделю
Подобьем поры знаменитой,
И бывшее смутным доселе
Предстанет в осмысленном ритме.
День прожит. Задвинул гардины.
Час поздний и все же не спится.
Фрагментами из середины
Случайные манят страницы:
Собравшись в дорогу так поздно,
Иду по заснеженной тропке,
Один, ясной ночью морозной,
В раздумьи, не слишком торопко.
И с трепетом, близким к экстазу,
Взираю на звездную млечность
И мой прояснившийся разум
Стремится постичь бесконечность
И чувствую прикосновенье
Завесы от тайн мирозданья,
И входит в меня озаренье
Как смена унылому знанью.
И ели глядятся стогами,
Хор звездный развернут парадом,
Снег мирно скрипит под ногами –
Как будто со мной кто-то рядом.
* * *
|
