| |
* * *
Оттого, что мороз, несмотря на немое вранье
Календарных листов да восторженных сводок погоды,
Что по черному снегу когтями стучит воронье -
Может, смертных пугая, а может, готовясь к исходу,
Оттого, что весна не спешит, не спешит, не спешит,
Только трещинки птиц на закатном небесном фарфоре,
Очевидно, покой слишком белыми нитками шит,
И хандра сторожит, и мой номер опять не в фаворе,
Оттого, что не гончие – верное время само
Замыкает кольцо, завершая успешную травлю,
Я пишу вам, mon cher. Впрочем, что там – и это письмо
Все равно не отправлю, mon cher. Все равно не отправлю.
* * *
Августин
Скоротечная игристость мимолетной переписки,
Блеклый фантик от ириски с незапамятной прогулки.
Год далекий, путь неблизкий,
Запах патоки в шкатулке.
«Ах, мой милый Августин», - котелок поет над паром,
«Все прошло» - поет - «не даром, все оставит отпечатки».
Так и ждет моя перчатка
На перилах в замке старом.
Августин, в столице траур, августейшая утрата,
По приказу магистрата на домах спускают флаги...
Это осень виновата
Желтой грустью в плоской фляге.
Помнишь, старый император похоронен в базилике,
Где страшили в детстве лики на гранитных саркофагах...
Пляшут солнечные блики,
В неподписанных бумагах.
Ах мой милый Августин, ты почувствовал движение
Словно перышка скольжение, дуновение по коже?
Время камни не тревожит –
Только наши отражения.
Ах, мой милый Августин,
Все прошло – и время тоже.
* * *
Chardonnay
Тополиная горечь последней недели весны,
Заливает гортань и глаза заставляет слезиться,
И июнь обещает беспечно-гамачные сны,
И сажает пятно посредине последней страницы.
Можно все изменить. Смыть окно. Передвинуть диван.
Развороченный быт постепенно срастается с телом,
Для чего тебе дан этот день, этот час, этот план,
Если всякий маршрут - только контур прочерченный мелом?
Подожди. Будет свежая долька луны к chardonnay,
Дребезжание звезд на ветвях из-под паруса шторы,
И однажды спиной прислонившись к холодной стене
Обретешь наконец ощущение твердой опоры.
А пока тридцать пятый бесцельный вопрос «почему»,
Без ответа оставив – оставь навсегда без ответа,
Потому что весна задыхается в вербном дыму,
За которым грядет беспросветно рабочее лето.
За которым – туман, за которым –совсем невтерпеж
Ожидать, что по пьесе без промаха выстрелят ружья.
И опять не дождавшись, лишь клейкую почку смахнешь,
Оставляя на смежных страницах беды полукружья.
* * *
Транзит
Завернись в эту повесть, как в старую рыжую шаль,
Где чужая любовь согревает в сюжетных узорах
От гостиницы зябкой, перронной тоски в коридорах –
Сзади - страшная даль, впереди - непонятная даль.
Между жизнью и жизнью – чистилище, пристань, транзит -
Два листочка судьбы, неумело прихваченных скрепкой....
От мигающей вывески ночью на стенах подсветка,
Батареи плюются, и в щель из-под двери сквозит.
Завернись в эту повесть – на час оторвись от забот,
От нелепого крика внутри, от бездомного воя.
Со знакомых страниц собирая по крохе покоя,
Представляя, что все устоится и время пройдет.
Не тогда ли в гостинице, слушая в трубке пунктир
Ты себе обещала, что город ответит за это -
И за грубость портье, и за черствую тяжесть багета,
За нехватку бумаг, доказательств, печатей, квартир.
Пережившим любовь не к лицу разговоры о злом -
Эта старая сказка привычно ложится на плечи,
Как уютно текут обороты обыденной речи,
Как нам дан в утешение дар не жалеть о былом.
* * *
le Jardin des Tuileries
Перешли мне кусочек неба в пустом конверте,
Ничего, что оно горчит от гвоздик Прованса,
Твой январь, наконец устав от бесед о смерти,
Проведет по глазам рукой, выводя из транса,
Проведет по руке пером, выбирая точку,
Уколоть спеша, в уголок на изгибе самом,
Чтобы красным вином судьбы заливая площадь
Изменить городской зимы цветовую гамму.
Чтобы сизый металл Дефанс и пустые стулья
В Тюильри, голубиной тени мазок на крыше,
Захлестнуло живой и жаркой волной июля,
Чтобы forte, forte, fortissimo, выше, выше..
Но туман занавесит собора бетонный гребень,
Разведет мосты силуэтом знакомой арки -
Мне всего-то нужно кусочек пустого неба,
Да парижский штамп на квадратике яркой марки.
* * *
«Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой от континента»...
(И. Бродский)
1.
Помнишь как вгрызался старый город
Дамбами в раскинутое море,
Как струились каменные стены
Низкими частотами органа?
Не заклеить пластырем тумана
Паузу в тяжелом разговоре.
Солнце прибывает. Постепенно
Гранде Плас расстегивает ворот.
2.
Видно, нам не выстоять, мон шер.
Слишко много факторов – по сути
Наш союз как шарики из ртути
Слишком переменчив. Не ревнуйте.
Мир не умещается – ликуйте-
В это трио: бар – диван – торшер.
Нужно что-то большее. В минуте
Шесть движений. Десять полу-мер.
3.
Помнишь этот миф - на берегу
Жить, отгородясь высокой дамбой...
Темный мир колышится за рампой,
Только мы в прожекторном кругу.
Это кульминация, держись.
В эпилоге - остальная жизнь,
Та, в которой порознь – где тлен
Проклятых тринадцати колен.
4.
Однажды старость выдаст аусвайс –
Сиюмитность, слезы, сантименты.
Обнявшись под влиянием момента,
Мы осознаем – вечность удалась.
Наследники, наследие, аморе...
И призраки на снимках без подпорок.
И дамбами в раскинутое море
Вгрызается невежественный город.
Как горек снег. И выплакаться всласть.
* * *
Родовое имение
«Сразу после похорон он удалился в родовое
имение под Вологдой...»
из биографии Б..
Из апреля пройти в октябрь, не заметив лета,
Анфилада недель шаги отражает гулко.
Будет девять дней по грязи ковылять карета
В Вологодский край из Лебяжьего переулка.
И покуда бредет душа до престола бога -
Девять дней как читал псалом преклонив колена -
В деревенском аду завершится моя дорога,
Где тропинка в дом заросла чередой паслена.
Где пекут кулебяки и в сумерках месят тесто,
Так и дремлешь под стук над наливкой из спелой вишни...
Остается молитва, да просьба - оставь мне место,
Чтобы встали рядом, когда призовет всевышний.
В сорок дней тишина в округе, уже светлело,
Моросящий осенний свет затопляет сушу.
Деревенская жизнь, утверждается, лечит тело,
Бесконечной тоской полей отравляя душу.
Разбираешь бумаги – невнятный оттенок тлена,
Месяцами доходят книги, сроками – моды.
Говорят, что живут - сеют рожь, убирают сено,
По обедам считают дни, по морщинам – годы.
Проседая под вязкой пылью соседских сплетен,
Что мундир, что сюртук обретают черты халата.
Засыпаешь, с одной надеждой, что все же смертен,
И бредешь всю ночь коридорами каземата..
Этот дом поменяет хозяев, сгорит в пожаре,
Только лопнет в жару струна в глубине рояля....
За столетие - чувствуешь в воздухе запах гари?
За столетие - слышишь под окнами хохот швали?
А пока, до чужого века, паленой шерсти,
Запыленных архивных книг, искаженной речи -
Знать, что ты не приснишься боле до самой смерти,
И молиться в холодной спальне об этой встрече.
* * *
В Новой Англии
Спокойствие в обмен на немоту,
Принять от Новой Англии с поклоном.
И выдохнуть. Размеренно, не стоном,
Не выкриком, не кровянистым комом.
Закрыть глаза. Почувствовать траву.
Восточный бриз потягивает йодом,
Смягчая мачт и пирсов остроту.
Спуститься в осень с заднего крыльца,
И зачерпнуть осеннего тумана,
И пить его из низкого стакана,
Звенящего от примеси свинца.
Прошелестя три четверти романа,
Не теребить страницы от конца.
И оценить со временем резон
Не горячиться, медленно и мерно
Судить о преимуществе модерна
И погружаться у камина в сон,
Переходящем в старость постепенно,
И, медленнее, в заворот времен.
* * *
Я еще обязательно напишу тебе.
Напишу,
Как молчат звонки, как подолгу скрипят качели,
Как судьбу читают по камешку-голышу.
Про настойчивый запах йода. Оттенки гжели,
На тарелках, холмах и волнах. Про стеклодувов,
Выдувающих яркое чудо из вязкой капли -
И поверить в него легко, и разбить несложно.
Тут под круглым мостом на полдня застывают цапли,
Устремляя в сырое небо рапиры клювов.
Двух конфессий церквушки. Заперты. Башни, шпили...
На часах их стрелки смыкаются осторожно
На двенадцати – с разницей в пару глотков merlot.
Вот и всех забав. Да лоток пожелтевших книжек,
Букинист выставляет засветло. Без находок,
Только Нэнси Дрю, да журналы погодных сводок,
Из таких времен, что и прошлое наше ближе.
Здесь штормит. Номера пустуют в большом отеле...
Ты тут не был – но тут всегда в октябре тепло.
Я еще подумаю. Может быть, в самом деле,
Напишу тебе как-нибудь. Может быть, напишу....
* * *
|
