Владимир Станиславович Елистратов

Карлик, которому хотелось замуж

За ужином, как всегда собралась вся дружная семья Штукиных: Леночка Штукина, двенадцати лет, хулиганка с глазами цвета аквамарин, папа Штукин (папа Вася), мама Штукина (мама Тася) и бабушка Штукина… Вернее, она была ,конечно же, никакая не Штукина, а Кузнецова. Как и мама Тася, пока не вышла замуж за Васю.

Папа Вася называл бабушку то Серафимой Сергеевной, то мамой, то дорогой тёщей. А когда мамы и бабушки не было, а был, например, я, он называл её вторсырьем или Шапокляк Маджахедовной. А ещё любил вспоминать, что рядом с их дачей, по Можайке, находится Кузнецовская свиноферма, откуда, как он говорил, «и берет свое начало славный род Кузнецовых». Это шутка, конечно. Добрая.

Да, забыл! Еще на ужине у Штукиных был я. Потому что мы с Васей целый день доводили до ума квартальный финансовый отчет. А поскольку у меня дома под конец квартала появился новый холодильник, а у Васи – посудомоечная машина, квартальный финансовый отчет нашей фирмы до ума доводился с трудом. Пришлось мне остаться ужинать у Штукиных.

–Ну что, Леночек, как дела в школе? – спросил Вася. – Морду вытри. Вся в кетчупе, как у Фрэдди Крюгера… Да не рукой… И не скатертью… а салфеткой. Вот так. Как, спрашиваю, дела в школе?

–Нормально, – ответила Леночка, вытирая кетчуп с носа.

–Как математика? – спросила мама Тася.

–Нормально.

Леночка держала в обеих руках по куриной ноге. И по очереди от них откусывала, макая в кетчуп.

–А нельзя сначала одну ногу съесть, а потом другую? – то ли интеллигентно, то ли ехидно поинтересовалась Серафима Сергеевна. – А не жрать, как хряк помои. А?

–Не, нельзя, – ответила Леночка, любовно глядя на куриные ноги. Так вкуснее.

–Ну, а литература как? – спросил папа.

–Родная речь, что ли?

–Да, да, родная речь как?

–Нормально.

–Да что у тебя все «нормально» и «нормально»! Можешь ты хоть одно слово по-русски сказать?! – слегка взорвался папа Вася.

–А я что, по-вьетнамски, что ли, говорю?

Вася кхэкнул, покачал головой и обратился ко мне:

–Совершенно не учатся в наше время дети. Ни черта не делают. Курицу вон шамают – и всё. «Нормально»… Вот мы – действительно! – учились! Помнишь, Вовк, как мы учились? А? Это ж… как стахановцы. Взял книгу, прочитал, сразу – хвать другую. Прочитал – хвать третью… Помнишь?

–Помню, – сказал я.

Не фига, помню, не делали. Васька про Толю Клюквина год книжку мурыжил. А потом, не дочитав, потерял. Библиотечную. И его выпороли. После школы мы, помню, по восемь часов на улице торчали. На пустыре или на катке – в зависимости от времени года.

–То-то же, – продолжал назидательно вещать папа Вася. – Зубрили ведь! Зубрили как проклятые – и математику, и родную нашу русскую речь, и это…общество…как его?.. ч-ч-черт!..Где про центральный демократизм…

–Демократический централизм, – сказал я. – Обществознание.

–Во-во… Обществознание. А эти, – он кивнул в сторону Леночки, – куроеды… ни-че-гошеньки не делают. Вот вы сейчас по родной речи что читаете? А? Конкретно?

–«Банзая» прошли, – ответила Леночка, макая правую ногу в кетчуп. Куриную, конечно, не свою.

–Какого ещё «Банзая»?! – ужаснулась мама Тася.

–Ну, этого, эколога из МЧС. Дроздова этого зеленого. «Я убью тебя, лодочник». Который кроликов коллекционировал.

–Господи! – перекрестилась теща.

–Дедушку Мазая. Мы его Банзаем для ржачки назвали.

–Варварство какое! – сказала мама Тася.

–У него были зайцы, а не кролики, – сказал папа Вася.

–Забей три раза, – зевнула Леночка, макая в кетчуп сразу две куриные ноги. – Зайцы, кролики… Кстати, вы мне обещали кролика купить. Вислоухого. А сами…

–Щас! – возмутился папа Вася. – Попугая с тебя хватит.

Попугай у Штукиных – большой, белый, по кличке Бен Ладен. Говорящий. Правда, говорит всего одно слово. Извините – «насрать». По любому поводу. Это его ещё покойный дедушка научил. Бен Ладен один раз прихватил Васю за палец. Довольно сильно, когда тот клетку чистил. И Вася за это дал ему в глаз. Буквально. Честно: я единственный раз в жизни видел белого попугая с синим бланшем, орущего на весь дом: «Насрать!» Впечатляющее зрелище. С тех пор они не дружат.

Леночка сделала вид, что обиделась.

–Ну, прошли вы этого «Банзая»… то есть «Мазая» – дальше что будете проходить? – не унимался папа Вася.

–Нам задали этого… как его… – Леночка вознесла свои аквамариновые глаза к люстре. – Блин! Забыла…

–Вот! – уличил Леночку папа. – Вот так мы учимся! Смотри, дядя Вова, как они учатся!..

–Автор-то хоть кто? – спросила теща. – Лермонтов? Пушкин?

–Нет. Длинный какой-то. Забыла.

–Грибоедов?

–Нет, этого нарика мы в следующем году будем проходить.

–Что такое «нарик»? – не понял я.

–Наркоман.

–А почему Грибоедов наркоман?

–Ну, по типу грибы ест.

–Кошмар!

Это опять теща.

–Как же эта книжка называется? – мучилась Леночка. –То ли «Карлик»… То ли.. Не помню. Дайте человеку поесть спокойно.

–Может, «Мужичок с ноготок»? – встрял я.

–Это который лес воровал? «В лесу раздавался кларнет тракториста»? Нет. Этого пигмея-дровосека мы уже прошли… А может и не «Карлик». Может, «Каратышка». Не помню я!

Все перестали есть и молча посмотрели на чавкающую от обеих куриц Леночку.

–Не чавкай, – сказал папа. И добавил подозрительно: – Что-то не помню я никаких карликов в русской литературе. Он что, маленького роста?

–Типа того.

Все ещё немного помолчали под Леночкино уютно-равномерное чавканье.

–По-моему, – сказала Серафима Сергеевна, – Мцыри был маленького роста.

–«И слаб и гибок, как тростник», – процитировал я единственное, что помнил.

–Не-а. Этого джигита-неудачника мы уже тоже прошли. Мне не понравилось. Банзай и то лучше.

–Почему не понравилось? – спросила мама Тася.

- Да ну… Убежал. По лесу шлялся, как бомж. Кису ни за что замочил. Чем ему киса-то помешала?

- Не киса, а леопард, – поправила бабушка. – Кажется…

- Барс, – поправил я бабушку.

- А что, барс – не киса? – возразила Леночка.

Все ещё помолчали. Барс – киса. Всё верно. Что тут возразишь?

–Салат тоже ешь, а то запрёт, – сказал папа Вася.

–Не бэ, не запрет. И вообще, все там, в этой литературе, как-то по-кривому. Банзай права кроликов защищает, а этот бомж-романтик бедных кисок мочит. Нелогично. И вообще вы мне обещали кису купить, а сами…

–Получишь все пятерки в году, хомячка тебе купим, – сказал папа. – Или черепаху.

Леночка глубоко вздохнула. У неё в году получались все тройки и одна четвёрка – по физкультуре.

- А «Незнайка» в школьную программу не входит? – спросила мама. – Он вроде – коротышка?

–Хорошо бы – входил, – улыбнулась Леночка. – Он прикольный. Нет, Незнайка не входит.

Мы все глубоко вздохнули. Что же это за карлик такой?

–Слушай, Ленок, ну, что-нибудь ещё ты про этого карлика помнишь? – продолжил расследование папа.

–Нам литерючка отрывок зачитывала. Помню, он всё время замуж просился.

–Кто?

–Карлик.

–Так он – это… она, что ли?

–Почему?

–Замуж тети выходят, – слегка покраснев, пояснила теща. – А дяди – женятся.

–Я в курсе, – делово ответила Леночка. – Может, это и она была. Я не помню. Я в это время с Федькой Злюкиным под партой щипалась: кто кого перещипает на десять рублей.

–О Господи!

Это опять теща.

–Кто же кого перещипал? – иронично спросил папа.

–Я, – решительно ответила Леночка. – Я знаю, за что надо мальчиков щипать.

Все испуганно переглянулись, но промолчали.

–Она все, помню, говорила… – продолжала Леночка.

–Кто это – «говорила»?

–Карлик. Полурослик этот. Она говорила: Я в школу не пойду, я хочу замуж.

Пауза.

–Знаешь что, – решительно сказал папа Вася, – тащи сюда этого карлика. Коротышку этого, полурослика. Гермафродита-недоучку. Мутанта-трансвестита… Тащи. У тебя книга-то есть?

–Есть.

–Вот и тащи.

Леночка не торопясь, догрызла левую куриную ногу, вытерла щеки, нос, локти и уши салфеткой и пошла в детскую. Через полминуты она пришла обратно с книгой. Книгу перехватила Серафима Сергеевна. Она торжественно надела очки и громко прочитала:

–Денис Иванович Фонвизин. «Недоросль».

–М-да, – сказал папа Вася. – Вот тебе и «Не хочу учиться, а хочу жениться».

Все внимательно смотрели в свои тарелки.

У меня в голове вертелось что-то на манер садистских стишков: «Маленький карлик замуж хотел…»

Дальше стишок не сочинялся. Квартальный финансовый отчет – тоже.

Владимир Станиславович Елистратов