Бедный, бедный, дядя Ёжик!

Прошлым летом я пару недель гостил на даче у моих друзей, Кирилла и Александры Тяпкиных.

Кирилл называет свою жену в шутку Сосо, в честь крайне темпераментного певца, сложную грузинскую фамилию которого я забыл. Знаю только, что он поёт очень эмоционально. И Саша тоже поёт очень эмоционально, когда выпьет.

Саша называет Кирилла Киром. А после того, как они купили пылесос «Кирби», так и стала его называть, Кирби. Вероятно, потому что Кир очень любит поесть, отчего весит под сто двадцать. Иногда Сосо говорит: «Жрёт, как «Кирби», всё подряд».

У Кирби и Сосо есть четырёхлетняя дочка Аня. Все её зовут Нюшей.

Словом, хорошая, дружная семья.

Однажды в субботу утром Кирби и Сосо уехали в соседний городок на рынок за продуктами, а я остался с Нюшей.

Детей я люблю, но немножко побаиваюсь. Мне всё время кажется, что они меня видят насквозь. У них глаза очень … прозорливые что ли, как у участкового. Говоришь этой карапузине что-нибудь взрослое и умное, а она на тебя посмотрит, как в прицел, и неожиданно – раз, и своё, простое и ясное, как правда.

Вот и тогда.

Я закрыл ворота за Сосо и Кирби, Нюша тут же взяла меня за руку, и мы пошли на веранду.

- Видишь цветок? - сказала Нюша. Среди травы действительно вырос ноготок. Откуда он взялся?

- Вижу, - ответил я. – А знаешь, как он называется?

- Неа.

- Календула. А знаешь, как цветок устроен?

- Неа.

- У цветка есть тычинка и есть пестик… Вот, смотри – это тычинка. А вот это – пестик. Нет, наоборот, это – пестик, а это – тычинка. А знаешь, что такое пыльца?..

- Неа.

- Пыльцу собирают пчёлы, а потом из неё пчёлы делают мёд. Ты, Нюша, любишь мёд?

Нюша внимательно смотрела куда-то в середину моего лица.

- У тебя козявка в но́се, - сказала Нюша.

Я смутился и быстро ликвидировал козявку:

- Не в но́се, а в носу́, - пробурчал я.

- Козявки ручками нельзя из носу́ вынимать, - назидательно сказала Нюша, качая указательным пальцем где-то напротив моего пупка. – Положь её назад в нос. Для того, чтобы вынимать козявки из носа́, существует специальный платок. Поклади немедленно обратно козявку, - она подумала и добавила: - Кому говорят! А я тебе платок принесу. Нерях. Я знаю, где платки лежат – в шка́фе. Сплошная некультура!

И она побежала за платком. Ну что ты будешь делать? Нелепейшее положение. Сначала затеял какую-то никому не нужную кретинскую лекцию про тычинки, про которые сам, кстати, ничего не знаю. Да еще с козявкой «в но́се». Представляю себе: выхожу я на лекцию по культурологии и стою перед студентами с козявкой… Это же… кошмар. Они, шкоды, потом такое на сайте МГУ напишут. Весь факультет будет обзывать меня Профессором Козявкой. Ужас! Представить страшно!

Дальше… как папуас, полез при ребёнке за козявкой пальцем в нос. А ведь позавчера, в четверг, сами хором с Кирюхой полчаса читали Нюше лекцию про то, как надо есть вилкой и ножом, как пользоваться салфеткой, носовым платком и так далее. Это ведь она наши же слова и повторила. «Некультура». «Нерях». А теперь – совершенно идиотская ситуация. Надо обратно в нос класть козявку… Господи, что же мне делать-то?

- На́ платок, дядя Вова, - сказала запыхавшаяся Нюша.

Я по-воровски быстро провёл платком по носу.

- Спасибо.

- Пожалуйста, на здоровье.

Слава богу, не заметила отсутствия козявки. А то ещё заставила бы искать…

- Пойдём читать книгу, - взяла меня за руку Нюша.

- Пойдём, а какую?

- Сказки. Мне тётя Поля привезла новую книгу. Сейчас принесу.

Нюша принесла угрожающе большую книгу. Автор – некая Роза Цветкова. Имя мне сразу категорически не понравилось. Называлась книга так: «Сказки доброй-доброй феи». Название мне не понравилось ещё более категорически.

Мы сели на веранде напротив друг друга. Между нами был большой фамильный дубовый стол.

- Ну, читаем саму первую сказку? – спросил я Нюшу.

- Да.

- «Сказка про снежинку», - прочитал я заглавие, и мне сразу стало капельку тошно. Сейчас наверняка какая-нибудь девочка будет сидеть у окна, а бабушка – вязать чулок. Вы видели, чтобы в 2009 году хоть одна бабушка вязала чулок? Девочка, конечно, увидит снежинку, та с ней заговорит и окажется «доброй-доброй феей», потом они полетят в волшебную страну и через три страницы прилетят обратно. И девочка проснётся…

- «Однажды вечером, - начал читать я и сразу был неприятно поражён звучанием своего голоса. Он был какой-то маслянисто-сахарный. Марципановый. С ванильными переливами и мармеладными подвываниями. – Однажды долгим зимним вечером девочка Аллочка сидела у окна и задумчиво смотрела, как идёт белый-белый снег. А её старенькая бабушка сидела в кресле, и надев на нос круглые роговые очки, вязала чулок…»

Вот-вот, так и знал… Именно чулок!

- «Снег шёл гусыми-густыми хлопьями. Он ложился на ели, дубы, берёзы и осины, - читал я не своим голосом, - и весь лес был белый-пребелый. Ах, как красиво, думала Аллочка. Она хотела сказать об этом бабушке, но когда повернулась к ней, увидела, что бабушка уже спит и чулок со спицами выпал из её добрых морщинистых рук. Не буду будить бабушку, подумала Аллочка… Она старенька и устала… Лучше я буду и дальше смотреть на снег. Какой он красивый, совсем, как в сказке! Ах, как хочется попасть в сказку! Но только… я никогда-никогда не попаду в неё. Тут Аллочке стало так грустно-прегрустно, что она чуть не заплакала...»

Белый-пребелый, грустно-прегрустно… Надо же писать такую чушму.

- Тебе нравится? – спросил я Нюшу.

- Она дальше в сказку что ли попадёт? – не отвечая на мой вопрос, спросила Нюша.

- Ну да, наверное…

- Нет, не нравится.

- Почему?

- Я уже знаю, что там дальше будет. Сейчас с ней заговорит снежинка. А потом позовёт её в сказку. А снежинка превратится в фею. Они немножко полетают-полетают и вернутся. Фея скажет: «До свидания, девочка!» И Аллочка проснётся.

Я пробежал сказку глазами. Ага… «Вдруг Аллочка услышала таинственный голос: Здравствуй, девочка…»… «Снежинка превратилась в прекрасную фею в серебряной короне…»… «Не бойся, девочка, - сказала фея, - сейчас мы полетим с тобой в Страну Добрых Сказок…»… «Ах, это был всего лишь сон! – воскликнула Аллочка…»… «Если веришь в сказку, - сказала бабушка, - обязательно в неё попадёшь. Верь в свою мечту, внученька»…

- Ну, будем другую сказку читать? - спросил я.

- Нет. Ты неправильно читаешь сказки.

- Это как это – неправильно? – обиделся я.

- Как радио. По-сюсипусински.

- Как?

- «Здра-авствуй, де-евочка…» - мастерски передразнила Нюша радиосказочников, а заодно и меня. А сказки надо читать по-человеченски.

- Ладно… «По-человеченски». Не умею я сказки читать. Что же мы будем делать?

- Разговаривать. Тебе сколько лет?

Я немножко обалдел от резкой перемены темы, так что даже забыл, сколько мне лет. Потом вспомнил и сказал:

- Сорок три.

- Три я знаю. А сорок это сколько?

- Ну, это… ты «десять» знаешь?

- Знаю. Сорок – это четыре раза по десять. или лучше… Тебе вот четыре года. Так? Значит, сорок – это десять раз по четыре. Ясно?

- Мне не четыре года, а четыре с половиной. Значит сорок – это сколько?

Я задумался. Потому что считать не умею.

- Это где-то… сейчас посчитаю… четыре с половиной на два – это девять. Четырежды девять – это тридцать шесть. Получается восемь раз и еще четыре года на ум пошло. Ясно?

- Неа. Ты старый или нет?

- Трудно сказать. Вроде – ещё не очень…

Нюша внимательно посмотрела мне в лоб.

- Ты старый.

- Почему это – старый?

- У тебя полоски на ло́бе.

- На лбу. Какие полоски? А-а-а! Морщины, что ли? Ну, морщины – это еще не старость. Если ты брови поднимешь, то у тебя тоже будут полоски… то есть, тьфу, морщины. Просто у людей так устроена кожа, что…

Но Нюша меня уже не слушала:

- С тобой неинтересно разговаривать.

- Почему это неинтересно? – я очень возмутился, даже расстроился.

- Ты непонятно говоришь. Надо говорить или мало и понятно, или много, но интересно. Если много и интересно – тогда получится сказка. А ты говоришь много и неинтересно, как радио. Давай лучше играть.

- Ну, давай. Во что?

- В еду.

- Это как?

- Я говорю свою еду. Плюшка. А ты говоришь другую свою еду. На «а».

- Понятно. На «а»… М-м-м… Скажем… Арбуз.

- Селёдка.

- Ты на «зэ» должна говорить. Арбуз пишется с «зэ».

- Но я же не пишу, а говорю.

- А если сказать «арбузы», то слышно «зэ». Значит, арбуз на «зэ».

Моя логика была железной, я был горд собой. Но на Нюшу моя железная логика не подействовала.

- «Арбузы» - так говорить нельзя.

- Почему нельзя?

- Потому что можно назвать только одну еду. Нельзя говорить «селёдки», «плюшки»… Говори на «а».

- Почему на «а»?

- Потому что «селёдка».

- Ну ладно… А… А… Антрекот.

- Это кто?

- Не «кто», а «что». Это такое особое мясо, чтобы жарить.

- Так нечестно.

- Почему?

- Потому что «кот» - это тоже мясо. Но это не еда.

Я опять растерялся:

- Но ведь антрекоты не из кошек делают. Впрочем, кто их знает, из чего они их делают… «Котлета» ведь можно говорить.

- «Котлета» - не на «а». Мя́сов много. Все нельзя называть. Ты тоже мясо, если для людоеда. Ты боишься людоеда?

- Я не знаю, я его не видел.

- А я видела в мультике. Ты не умеешь играть в еду. Покажи мне лучше страшную рожу.

- А у меня получится?

- Показывай.

Я сморщил нос, оскалился, закрыл глаза и идиотски оттопырил пальцами уши. Нюша засмеялась.

- Это не страшная рожа, а смешная. Покажи другую смешную рожу.

Я надул щёки, вытаращил глаза и верхней губой закрыл нижнюю. Нюша очень долго и внимательно, совсем не улыбаясь и как бы чего-то выжидая, смотрела на меня:

- Смотри не пукни. С такой рожей надо какать на горшке в детском саду. А ты уже старый. А старые на горшках в детском саду не сидят. Как тебе не стыдно! Убери рожу. Сделай лицо обратно.

Я «сделал лицо обратно». Нюша вздохнула:

- Ничего-то ты не умеешь… Ты бесполезный. Ты где работаешь?

- В университете.

- А это кто?

- Не «кто», а… Ну, это такая школа для взрослых. Туда идут после школы, кто хочет ещё учиться.

- Ещё – потому что плохо учился в школе?

- Наоборот. Если хорошо.

- Непонятно. Если в школе ты хорошо учился, зачем ещё дальше учиться? Ну, ладно… Что ты там делаешь?

- Преподаю.

- Что подаёшь?

- Ничего не подаю. Преподаватель – это как учитель.

- Так ты – учитель?! – неподдельно изумилась Нюша.

- Ну да… А что?

- А чему ты учителяешь?

- Чему учу? Это, Нюша, трудно объяснить. Знаешь вот… культура, всякие книги, языки…

- Как же ты учишь про культуру, если козявки руками из носа вынимаешь? И книгу читаешь неинтересно. И язык непонятно говоришь…

Я вздохнул. Нюша тоже вздохнула:

- Жалко тебя, дядя Вова.

- Правда – жалко?

- Правда. Давай я тебя занюшу.

- Это как? Ну, пожалею. Нюша тебя пожалеет. Занюшит. Хочешь?

- Хочу.

Нюша слезла со стула, обошла стол, по-деловому залезла мне на колени и стала гладить меня по голове…

- Бедный, бедный дядя Вова, старенький, весь в полосках, сказки читать не умеет, играть в еду не умеет, весь некультурный, говорит неинтересности, бедный, бедный дядя Вова… Хороший, но несчастный дядя Вова. Дай я тебя поцеловаю.

И Нюша чмокнула меня в щёку:

- Ещё и колючий. Можно, я буду звать тебя «дядя Ёжик»?

- Можно.

Так я с тех пор и стал в семье Тяпкиных «бедным дядей Ёжиком». А ещё с тех пор я стал делать вот что.

Если вдруг я чувствую, что какой-нибудь мой коллега-профессор слегка, как говорится, задирает нос выше ватерлинии, думая, что он светило и светоч, я аккуратно приглашаю его в гости к Тяпкиным и как-нибудь в субботу мы с Тяпкиными едем за продуктами в близлежащий городок, а профессора оставляем наедине с Нюшей.

Очень помогает.

Не хотите съездить к Нюше? Художникам-авангардистам рекомендуется порисовать вместе с Нюшей каких-нибудь авангардных монстров. Композиторам – исполнить Нюше свои новые музыкальные композиции. Актерам – прорепетировать роль. Политикам – поговорить с Нюшей о политике и т.д. и т.п. Словом, к каждому взрослому я приставил бы по Нюше. Впрочем, заводите Нюш сами, если у вас их ещё нет.