|
№
33 (4051) |
Университетское знание — уникально
Николай Дмитриевич Александров – филолог, критик, автор замечательной книги "Силуэты пушкинской поры", литературный обозреватель и автор передач на радиостанциях "Эхо Москвы" и "Арсенал", ведущий программы "Порядок слов" (телеканал "Культура"), член жюри престижных литературных премий (вроде Букера и Аполлона Григорьева)… Монолог Николая Дмитриевича об учёбе в Московском университете и последующей преподавательской жизни, а также размышления о специфике университетского образования, несомненно, заинтересуют не только нынешних студентов и абитуриентов, но и тех, кто когда-либо учился на филологическом факультете МГУ. С выбором профессии всё было достаточно легко, потому что мои родители заканчивали филологический факультет (выпуск 1955 года), и с ними на курсе учились такие известные впоследствии люди, как Владимир Яковлевич Лакшин, Андрей и Олег Михайловы, Пётр Палиевский, Анна Саакянц. Поступил я на только-только появившееся отделение, которое и сейчас называется РКИ (преподавание русского языка иностранцам). Оно почти автоматически соединяло программы романо-германского и русского отделений. Впрочем, в то время, когда поступал я, существовал уже несколько облегчённый вариант: язык – в объёме романо-германского отделения, всё остальное – как на русском (с акцентом на лингвистику, конечно). Среди людей, которые преподавали на филологическом факультете в ту пору, было, может быть, не столь много ярких фигур, как, например, во время учёбы моих родителей, когда лекции читали Валентин Фердинандович Асмус, Сергей Иванович Радциг, Роман Михайлович Самарин и Сергей Михайлович Бонди. Но всё-таки были запоминающиеся лекции, например: замечательные лекции по античности Азы Алибековны Тахо-Годи, по зарубежной литературе Анатолия Фёдорова. Громов читал тогда на ромгерме русскую литературу. Преподавал Владимир Николаевич Турбин, может быть, не так активно, как раньше, поскольку это было время его полуопалы (как и всё советское время). Совершенно фантастическими и незабываемыми являлись лекции Михаила Викторовича Панова – и по фонетике, и по курсу русской поэзии Серебряного века. На них стекалась практически вся Москва. Мы неизменно находились под большим впечатлением от лекций и семинаров Николая Ивановича Либана по древнерусской литературе. Надо сказать, что очень многие мои знакомые студенты автоматически выбирали древнерусскую литературу, потому что это было самое интересное и наиболее яркое из всего, что им удавалось встретить в университете. В то время я просто не задумывался, как сложится моя дальнейшая жизнь. В конце концов, я понял, что вряд ли буду лингвистом, ну просто потому, что меня это не очень занимает. Хотя некоторое время ходил на семинары Брызгуновой, которая справедливо считалась одним из лучших специалистов по РКИ. Она занималась особенностями интонации. Это было довольно забавно. Достойными внимания оказались семинары и экспедиции Никиты Ильича Толстого. Он читал, по-моему, в большей степени лингвистические курсы, но его, условно говоря, лингвострановедение и экспедиции, проводившиеся Институтом славяноведения и балканистики, научили меня очень многому. Мне особенно запомнилась экспедиция в Полесье. И Толстому в результате удалось собрать и систематизировать фольклорный материал, тогда уже находившийся под спудом (всё-таки расцвет "застоя", начало 80-х годов). Он смог описать язык и культуру ареала, который сейчас, можно сказать, не существует – просто мёртвая земля после Чернобыля. Таким образом, работа Никиты Ильича стала своеобразным памятником. Но интересно было ещё и потому, что в экспедицию вместе со мной отправились очень любопытные люди. Достаточно назвать Владика, Владимира Паперного, который уже тогда собирался уезжать в Америку и довольно быстро уехал после нашего путешествия в Полесье. Известен он, прежде всего, своей книгой о "культуре Один" и "культуре Два", вышедшей у нас в издательстве "НЛО". Всё это было весьма любопытно, но, пожалуй, окончательное решение в том, что касалось научных предпочтений, созрело тогда, когда пришёл заниматься в семинар к Александру Михайловичу Бокучаве. Александр Михайлович, в общем, не прославился своими письменными работами и даже, по-моему, до сих пор не защитил диссертацию. Тем не менее, как преподаватель и руководитель семинара, он был очень интересен и научил меня, в первую очередь, читать и понимать текст. Семинар он вёл по Достоевскому, который меня в своё время очень привлекал. И свою дипломную работу я писал по "Двойнику" Достоевского. Я заканчивал РКИ, а это – работа с иностранцами, требующая политической благонадёжности. Поскольку я вёл довольно вольный образ жизни, в университете меня не оставили. Я отнёсся к происшедшему довольно спокойно и отправился преподавать в школу. В школу №542 при МИФИ я попал случайно, можно сказать, с улицы, но проработал там три года. Это заставило меня несколько активизироваться и пересмотреть сведения и навыки, полученные в университете, а потом, работал я с умными людьми – это вынуждает очень многое переосмыслить. Когда ушел из школы, начал заниматься репетиторством и читать лекции на подготовительном факультете МГУ. Преподавал на подфаках биологического, экономического факультетов, на почвоведении, вёл семинар у философов. А после того как защитил диссертацию, вернулся на филфак и долгое время работал там, например, читал историю русской литературы второй половины девятнадцатого века на античном отделении. Это, пожалуй, был самый любопытный период, просто потому, что античное отделение небольшое – двенадцать человек, и я не столько читал лекции, сколько вёл семинары. И студенты подобрались внимательные и умные, в силу того, что вообще студенты античного отделения отличаются от всех остальных. Плюс к тому, я вёл семинары по истории русской критики, читал лекции в самых разных местах. Позднее появился Новый Гуманитарный университет Наталии Нестеровой, где я читал курс истории русской литературы от древнего периода до современности, что было, с одной стороны, интересно, с другой стороны, требовало довольно серьёзной подготовки. У меня несколько видов деятельности развивалось параллельно. В 1986 году открылся Музей-квартира Пушкина на Арбате. Тогда я туда и пришёл. Александр Зиновьевич Крейн принимал меня на работу, и работа моя по началу состояла в бесконечном вождении экскурсий, так как в то время только-только открывшийся музей пользовался необыкновенной популярностью, в него выстраивались очереди, и у меня было три-четыре экскурсии в день. После школы это казалось достаточно смешной нагрузкой, но для коренных экскурсоводов, профессиональных музейных работников это представлялось весьма серьёзным испытанием. Я очень долго водил экскурсии, меня это устраивало, потому что, отчитав их, я был абсолютно свободен, и оставалось огромное количество времени на разного рода другую деятельность. И, в общем, режим был довольно щадящий, и ничто мне не мешало, помимо музейной работы, заниматься ещё репетиторством, поскольку вопрос заработка стоял очень остро (всё это – девяностые годы). Я по-прежнему преподавал и выступал уже в качестве автора на радио – сначала на "Радио России", где я сделал несколько передач, а с девяностого года и по сию пору – на "Эхо Москвы". Другое дело, что на "Эхо Москвы" я проходил несколько этапов: как автор нескольких программ, затем уже как журналист и литературный обозреватель. Поэтому мои функции видоизменялись. Естественно, что, по мере того как моя журналистская нагрузка постепенно вырастала, преподавательская вынужденно редуцировалась. В конце концов, мне пришлось отказаться от чтения лекций, от достаточно солидной занятости. К сожалению, студенческая аудитория нестеровского университета очень сильно отличалась от аудитории МГУ. Так как университет был платным, люди приходили сюда по совершенно разным причинам, в основном, за дипломом. И их гуманитарная просвещённость вообще оставляла желать лучшего. Некоторое время я преподавал в Православном университете (располагавшемся сначала на Петровке, а затем на Новослободской), преподавал исключительно для себя. Иногда меня приглашали читать разовые лекции, некоторое время я вёл семинары в РГГУ на недавно появившемся факультете журналистики, но, в общем, активная преподавательская деятельность для меня отошла на второй план, а журналистика подчиняла себе всё больше и больше. Филологический факультет даёт совершенно особую эрудицию. Мой дед, которому больше повезло (он был гимназистом), любил повторять слова своего учителя: "Гимназисты подобны ослам: их ведут на водопой, а они упираются". Это действительно так. Один из первых вопросов, который существует в голове строптивого школьника или студента: "А зачем мне это нужно?". Вопрос мешает знанию как таковому. Потому что знание самоценно и самодостаточно. Бесполезного знания не бывает. Университетское знание (в частности, филологическое знание и образование) потому исключительно и уникально, что оно универсально. На самом деле, специфика филологии как раз и состоит в том, что она связана с общими гуманитарными универсальными проблемами. Слово должно интересовать во всём объёме. Само понятие "филолог" по определению ориентировано на универсальность. Записал Виктор Муханов
|