|
№ 12 (4203) |
Памяти Александра Андреевича Губера
Но быть живым, живым и только.
Первого апреля сего года исполнилось 105 лет со дня рождения академика Александра Андреевича Губера (1902–1971), выдающегося ученого и видного общественного деятеля, заведующего кафедрой истории стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии ИСАА МГУ, директора Института востоковедения АН СССР, почетного доктора Кембриджского университета, председателя Национального комитета историков СССР и президента Международного комитета исторических наук. Я держу в руках недавно вышедший сборник, посвященный это-му выдающемуся отечественному востоковеду, лю-бовно составленный его благодарными учениками. Выбираю из этих теплых, восторженных воспоминаний по одной фразе из каждого, и получается такой текст: «В аудиторию влетал немножко взвинченный, темпераментный, подвижный, немного сутулый немолодой человек… Радостно от того, что он был в нашей жизни… Говорят, что человек жив, покуда жива о нем память. Значит, жить ему вечно… Первый историк планеты своего времени… Прекрасная иллюстрация романтика по оствальдовской классификации… Счастье быть свидетелем и соучастником его жизни… Мы жили одаренные чудесной губеровской улыбкой… А я ведь еще довоенный ученик его по МИФЛИ… Он все расспрашивал, где и как мы воевали, чем заниматься собираемся и что нас увлекает… Он учил нас быть добрыми друг к другу… Хорошо, что в ИСАА есть “Губеровская стипендия”… А еще его имя носит черноморский сухогруз… А мы его 70-летие готовили… Сейчас у нас грызутся “демократы” с “патриотами”, хотя те и другие — в кавычках. А он был тем и другим одновременно, но без кавычек — взаправду… Еще академик Конрад заметил, что Александр Андреевич — джентльмен и как ученый, и как человек… Губер всегда был очень современен. Но он был и человеком на все времена, потому что в сиюминутном умел увидеть вечное… Его жизнь свидетельствует, что в России всегда все держалось не на законности и порядке, а на подвижничестве, профессионализме и нравственной энергии энтузиастов, на отклике, который побуждает других к собственной самореализации… Он учил нас мыслить критически. Настоящий ученый, в первую очередь, измеряется умением юмористически взглянуть на самого себя… Щедрость души Губера выражалась в его смехе. Он остался для меня самым радостным человеком из всех, встреченных в жизни… Для нас встреча с Губером — свет на всю жизнь!» Этот дружный хор учеников-современников, людей самых разных темпераментов, жизненного опыта и убеждений — красноречивая оценка интеллектуального и духовного уровня академика Губера-человека. Лично я в силу возраста, особенности учебных программ и учебной специализации не был знаком с Губером (помню лишь, как он «потуплял взор», когда я юношески бесцеремонно «ел его глазами» в университетских коридорах). Но всему свое время… Открывается вышецитируемый юбилейный сборник устными «Воспоминаниями» самого Александра Андреевича, начитанными им на магнитофонную ленту во время вынужденного послеинфарктного постельного режима в 1970 году (пройдет совсем немного времени, и, пересев из домашнего кресла в кабину автомобиля, он умрет от сердечного приступа за рулем по пути из дома в ИСАА на заседание кафедры). В этих мемуарах практически ни одного слова о себе. «Забыв» о себе лично (из скромности, и в надежде, что уж об этом-то скажут когда-нибудь его молодые современники, друзья)… он много повествует «о привычках милой старины», обо всех, кого уже давно нет… И более всего — о незнаменитых: о родителях, о дедушках и бабушках, дядьях и тетках, о родных, двоюродных и троюродных… О которых уже никто не вспомнит, потому что никто ничего о них не знает. Его задача уберечь их от неизвестности — от «второй смерти» — бросить им спасательный круг… Экономя время и усилия, опуская, казалось бы, выгодные для своего «имиджа» периоды, Губер торопливо набрасывает живописную картину давно ушедшей эпохи, которой он был восторженным свидетелем и молодым участником (о более поздних годах он рассказать — увы! — уже не успеет. А еще есть такое, о чем говорить не будет сил: расстреляли в 37-ом брата Бориса, в 1946 г. утонул единственный сын). Опуская целые периоды, рассказчик предлагает читателю самому разобраться, давая по ходу повествования беглые сноски-примечания. Нас интересует одно такое место в мемуарах (стр. 35), имеющее, возможно, самое непосредственное отношение к его «профессиональной судьбе»: «Как я уже говорил, — пишет Губер, — у дедушки было много братьев и сестер… Среди них был и умерший сравнительно молодым, довольно известный в то время поэт, маленькая звездочка пушкинской плеяды, Эдуард Губер. Его биография достаточно хорошо известна, и мне нет смысла о нем здесь рассказывать». Увы! Эта беглая отсылка к «достаточно известной биографии» в наше время мало что проясняет и требует хотя бы краткого комментария.
Начнем несколько издалека. Жил в Австрии (Священной Римской империи) в последней трети XVIII века Игнаций Фесслер — мистик и либеральный философ, католик. 17-ти лет вступил в Орден капуцинов в венском монастыре, из которого вскоре был уволен. В 1784 году император Иосиф II назначил его профессором на кафедре восточных языков и ветхозаветной герменевтики в Лембергском университете (Львовский национальный университет. Основан в 1661 г.). Здесь он вступает в масонскую ложу. Затем бежит в Бреславль (Вроцлав). В 1791 году переходит в протестантство и женится. В 1796 году переезжает в Берлин. И в 1809 г. получает приглашение на должность профессора восточных языков в Александро-Невскую Духовную академию в Санкт-Петербурге. В должности члена комиссии по составлению законов в 1811 году Фесслер командируется в г. Вольск Саратовской губернии. В 1817 г. отправляется в Сарепту (ныне в черте г. Волгограда). С 1820 г. он — председатель лютеранской консистории (церковно-административный орган) в г. Саратове. Здесь Фесслер познакомился с заседателем консистории и пастором местного лютеранского храма Иваном Губером. Это был один из младших отпрысков остзейского дворянского рода Губеров (сохранилась жалованная грамота XVIII в.), избравший духовное поприще и прихотью судьбы занесенный в Поволжье. У Ивана Губера было трое сыновей: Федор, Эдуард и Юлий. Итак, только включив в поле зрения фигуру Игнация Фесслера, мы, наконец, узнаем о волжском периоде Губеровского семейства. Дед нашего академика Юлий Иванович Губер родился на берегах муттер-Волги. О жизни немецких поселенцев по берегам великих русских рек, на казахстанских просторах и в городах Средней Азии хорошо известно. Веками сохраняя культурные основы своего отечества и традиционный семейный быт, они активно участвовали в политической и экономической жизни российского общества и вносили весомый вклад в общую культуру многонационального государства. Верность русских немцев своей новой родине была испытана веками, революциями и войнами. Пожалуй, лишь сейчас, в наше «смутное» время, потянулась цепочка «реэмигрантов» назад, на свою прародину. Но и этот «исход» навстречу, казалось бы, определенному благополучию, не лишен своеобразного трагизма. Приведу такой курьезный случай во время моей недавней поездки по нашему «постсоветскому пространству». Сидит на берегу Великой реки старый человек. «Что грустишь, дедушка?» — спрашиваю его. Оказалось, русский немец из ближайшего поселка. Большинство родственников уехали в Германию. Звали и его: «Приезжай, хоть на побывку, может, понравится». Долго собирался Клаус… Приехал аккурат к Рождеству, прямо к столу. Принимали радушно. Подавали печеного карпа, пили привезенное гостем самодельное вино, пели русские песни и все вспоминали: «Жив ли тот? А та жива ли?» и уже плакали: «А что та рябина за поворотом, цела ли?» … Наконец, вспомнили, что гость с дороги: помыться, отдохнуть. Взял Клаус полотенце — и в ванную. Крутанул кран, набралось воды по щиколотку, и вдруг — хлоп! А это автоматическое отключение: мол, экономия… Вот через этот экономический кран он и вернулся назад, на берега Большой воды, где родился, жил, где похоронены его отец и мать… Но обратимся к нашим героям. Со временем семья лютеранского пастора Ивана Губера вернулась в Москву. Сын Юлий (дед будущего академика) получил юридическое образование в Московском университете, женился и обосновался в Тверской губернии. Его брат — вышеупомянутая «звездочка пушкинской плеяды» Эдуард Губер — в 1830 году уехал в Петербург, где в 1834 г. окончил Институт путей сообщения. Огромное влияние на молодого человека в петербургский период жизни оказал А.С. Пушкин, убедивший его вернуться (после первой неудачной попытки) к переводу гетевского «Фауста» на русский язык. Кроме того, он изучает немецкую философию под руководством возвратившегося с берегов Волги уже знакомого нам Игнация Фесслера. Одновременно по заказу Академии наук работает над переводом с немецкого языка капитальной Тибетской грамматики и Тибетского словаря. Не исключена возможность, что именно эти занятия «поэта-путейца» пробудили через полвека интерес к ориенталистике в душе его двоюродного внука и повлияли на решение юноши поступить на учебу в Лазаревский институт восточных языков (МИВ), которым в то время руководил блестящий востоковед, выпускник математического факультета Московского университета Андрей Евгеньевич Снесарев. Таким образом, Александр Губер включился в идущую еще с XVIII века научную филиацию обрусевших немцев-востоковедов: академиков Кера, Миллера, Фишера, Палласа, Аделунга, Френа, Ольденбурга… Строго говоря, это «обрусение» на деле означало смешение самых разных народов, населяющих империю. Сам Губер вспоминал, что когда-то в юности «с помощью бабушки и карандаша» ему удалось установить, что в формировании их родни участвовали русские, украинцы, немцы, поляки, молдаване, греки, турки… Окончив в 1925 году Московский институт востоковедения, Александр Губер поступил на работу в Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ), где преподавал десять лет. С 1935 года он профессор кафедры колониальных и зависимых стран, а с 1937 по 1956 гг. — заведующий кафедрой истории стран Дальнего Востока на истфаке МГУ. В 1954–1956 гг. возглавлял Институт востоковедения АН СССР. С 1956 г. вплоть до своей кончины 16 июня 1971 года руководил кафедрой истории стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии ИСАА МГУ.
Перед тем как отослать в редакцию газеты эту краткую заметку, я заглянул в новое помещение Архива МГУ, чтобы освежить в памяти содержание хранящегося здесь личного фонда ученого. Несмотря на крайнюю занятость, сотрудники — ради академика Губера — охотно пошли навстречу, и я удостоился подробной консультации со стороны заведующей Архивом Ольги Валентиновны Золототрубовой. Отмечавшая свой юбилей ударным трудом на рабочем месте ветеран Архива Наталья Петровна Каргина обеспечила меня необходимыми единицами хранения, ее коллега Евдокия Борисовна Кушнир предложила чашку чая, а зам. заведующей Сергей Михайлович Завьялов даже запечатлел беседу на камеру. Сам по себе губеровский фонд сравнительно невелик по объему: около 16-ти папок. Рабочие конспекты источников, выписки из книг, наброски неоконченных глав, рукописные варианты статей, стенограммы докладов, черновики выступлений… Материалы Общества советско-индонезийской дружбы, которое он возглавлял… По-моему, для Губера эти Вьетнам, Филиппины и (особенно!) Индонезия, с их древними культурами, историческими судьбами и бытовыми проблемами, эти народы, с которыми ему доводилось общаться, эти мужчины и женщины, старики и дети, которые протягивали к нему руки, — вся эта Юго-Восточная Азия была не просто объект академического научного изучения, а предмет настоящей любви… Некоторые документы губеровского фонда помечены рукой Елизаветы Ивановны Гневушевой. Восторженная слушательница лекций Губера на истфаке Московского педагогического института еще в довоенное время, его верная ученица и внимательный биограф, Елизавета Ивановна запомнилась нам как человек активной жизненной позиции, неравнодушный, последовательный и энергичный работник университетской науки, дидактики и культуры. Эти архивные документы нашли свое отражение в ее монографии, посвященной Учителю. И, наконец, в самой последней папке фонда — письмо ректора МГУ академика И.Г. Петровского в адрес Московского Городского Совета, уведомляющее о кончине ученого с мировым именем А.А. Губера, с просьбой выделить участок на Новодевичьем кладбище… Прохладной грустью веет от этого документа… Но автографы на сотнях пожелтевших листов продолжают излучать энергию мысли серьезного ученого. Старинные конверты, открытки, поздравительные адреса хранят тепло его рук. С миниатюрного фото на документе глядят внимательные, потрясающе живые глаза... Владислав Ремарчук, зав. кафедрой ИСАА
Литература: Гневушева Е.И. Академик Александр Андреевич Губер. — М.: Изд-во «Наука», 1987. |
||||||
