День Победы

Берёзы весело переговаривались под майским ветром, принесшим долгожданную солнечную погоду, тепло и радостные ожидания. Степан Никитич возвращался с новой делянки, где кипела работа. Немцы совсем освоились и работали, как хорошо налаженная машина.

- Товарищ майор, товарищ майор! – догонял его, спотыкаясь и почти падая на многочисленные пни, сержант Воблин.

- Ну, что случилось? – Степан Никитич остановился, повернулся к Воблину и сощурил глаза.

- Разрешите дополнить? – вытянулся сержант.

- Ну, валяй, сержант.

- Вас разыскивает полковник из Главного управления.

- Маторин?

- Так точно! Он ждёт вас на базе. Просил не задерживаться.

- Добро, сержант. Где твоя колымага?

- Так рядом, на просеке. У седьмой засечки.

- Пошли, - махнул рукой Степан Никитич и широко зашагал по просеке. Сержант Воблин почти бежал за ним. Заморский Студебекер, зарычав, понёсся по гати, оглашая соседние поляны.

Подъезжая к базе, Степан Никитич осмотрел хозяйским глазом лагерные бараки за забором, пилораму, где сновали люди, занятые своим делом, длинную казарму, сияющую свежепокрашенными стенами и хорошо вымытыми окнами, и хозяйственные постройки, разбросанные вокруг. Машина застыла у входа административного барака.

- Приехали, товарищ майор! – отвлёк Степана Никитича голос Воблина, он резко открыл дверцу и спрыгнул на землю.

- Ждут уже больше часа! – вытянулся перед Степаном Никитичем взволнованный капитан Заец.

- Не дрефь, Ефим. Расслабься. Всё уладим. Как показатели за вчерашний день?

- Выше нормы. Идём с опережением, Степан Никитич. Я уже доложил.

- Добро!

- Только, подозреваю, полковник приехал с хорошими вестями, - продолжил капитан Заец.

- А, как узнал?

- Мурлычит под нос, глаза смеются.

- Ну, ты психолог, Ефим. Однако, правильно заметил. Пойдём.

На пороге своего кабинета, открыв дверь, Степан Никитич, вытянувшись и приложив правую руку к козырьку, выпалил:

- Здравия желаю, товарищ …

- Вольно, майор. Заждался тебя. Вот приехал, как обещал, после праздника. – Маторин подошёл к Степану Никитичу, обнял его за плечи и посмотрел в глаза.

- Рад тебя видеть Степан, рад! Проходи, садись. Времени уже мало, надо возвращаться. Твой заместитель ввёл меня в курс дел. Хорошо работаете. А ты, что стоишь, капитан, проходи, - обратился он к капитану. – Да, друзья, мои. Немцам капут, наши в Берлине. Ещё немного и кончится эта проклятая война.

Вот-вот объявят победу! Сколько положили мы народу, сколько хороших ребят потеряли! Ты помнишь, Степан, как мы драпали под Смоленском? А? Раздавили гадину, теперь жизнь пойдёт другая!

Маторин отвлёкся от своих мыслей и вернулся к делу.

- Апрельский отчёт возьму с собой. Готов он?

- Ещё полчаса и будет готов, - поспешил Заец.

- Хорошо, капитан. Иди делай, а я с майором переговорю накоротке и поеду.

Капитан Заец ушёл к себе. Маторин повернулся к Степану Никитичу.

- А у меня новость! Сиди. Привёз тебе новые погоны – подполковник. Приказ будет подписан завтра. Поздравляю, Степан. Рад за тебя!

- Спасибо, Иван Николаевич!

- Э, нет, брат, одним спасибо не отделаешься. Ну, да это потом. Вот, держи, - и протянул Степану Никитичу новые погоны с блестящими звёздочками.

- Оденешь после приказа. Ещё раз поздравляю.

Помолчали, Каждый думал о своём. А, главное о войне, которая так круто изменила всю жизнь. Ту, мирную, далёкую-далёкую…

После окончания гидромелиоративного техникума Степан работал в совхозе. Мелиорировал земли, отводил воду с пониженных мест, давал её на засушливые участки. В то лето, последнее мирное лето, пропадал в дальних полях. Кочевая жизнь была знакома ещё по армии, где он прослужил целых пять лет. Дома бывал редко и эти радостные дни помнил всегда. В семье ждали ребёнка – Вера была беременна. Долгожданный ребёнок! Сколько ожиданий, надежд. И всё рухнуло в разгар лета. Война! Враг пёр на русскую землю. Стремился в армию, но у мелиораторов была бронь. Нужен был хлеб. Но всё получилось не так. Своими руками жёг высокие хлеба, когда немцы наступали. Убирать не успевали и по приказу жгли.

Сердце разрывалось и лютая ненависть поселилась в нём, очерствелом и холодном. Тут уж и на фронт взяли. В спешном порядке учёба – молодой лейтенант и в бой. И отступали, отступали. Под Смоленском выходил из котла, думал, что всё, конец. Но судьба берегла. Там же познакомился с капитаном Маториным, не терявшим военной выправки и самообладания никогда. Подружились, а когда вышли, потеряв почти всех, когда мытарились в спецотделах, перевалочных лагерях, штрафных ротах – просто сроднились. Потом, вдруг, простили, вернули звание, награды и - в действующую часть. Командир – Маторин, уже подполковник, Степан – капитан, затем майор и так до злополучного ранения в Белоруссии …

- Ты о чём задумался, Степан? – услышал голос Маторина, - где там твой Заец? Надо ехать.

- Сейчас позову, Иван Степанович.

- Постой, постой. Хочу тебе сказать. Всё изменится, Степан. Новое дело поручают, важное. Сам Верховный приказал помогать учёным. Соображаешь! Хочу тебя взять с собой. Нужны верные люди. Так что, готовься, сынок. Здесь всё уже налажено, молодец, И прошу тебя, брось пить. Прошлого не вернёшь. У тебя дочь, думай о ней. Тяжело тебе, знаю. Зови капитана.

Уже сидя в машине, Маторин ещё раз напомнил о разговоре и уточнил, что Степан Никитич прибудет в Управление по его вызову.

- Целуй Лизоньку, жаль, что её не удалось повидать, Степан. Будь здоров! Всего хорошего, капитан, - Заец взял под козырёк.

По молодой траве соседнего луга, в лучах яркого майского солнца, неслось воздушное создание, весело напевая радостную песню, услышанную ею и запомнившуюся несколькими словами:

Мой Лизочек очень мал,
Очень мал, очень мал …

Она на бегу повторяла это, подпрыгивая и радуясь широкому простору заречного луга. За ней так же легко и свободно бежал свирепый чёрный волк, вытянув морду и сверкая жёлтыми глазами. Его оскалившаяся пасть была страшна.

- Джульбарс, ко мне, - остановилось воздушное создание и матёрый хищник послушно подбежал к ней.

- Ты устал, да? – хищник запрокинул свою морду и преданно посмотрел в глаза милому созданию. Его язык вывалился, а свой нос он уткнул в руки маленькой феи.

- Джулька, ты лентяй, - хищник закивал мордой и снова уткнулся в подставленные ладони.

- Пойдём к реке. Посмотрим, как бежит вода. – И снова фея, сопровождаемая своим верным другом, вприпрыжку понеслась по молодой траве.

Вода завораживала. Фея могла часами смотреть на это движение, на противоположный берег с рощей светлых берёз, на ивняк, поросший среди мелколесья спускавшегося к реке.

- Лиза, Лиза! – послышалось со стороны посёлка и на этот голос верный Джульбарс откликнулся коротким лаем. Через несколько минут к берегу подошла молодая женщина.

- Лизонька, вот ты где! Пора домой, обедать.

Папа обещал прийти. Пойдём, милая моя.

- Хорошо, Клава. Джулька, пойдём, - и воздушное создание легко выпорхнуло на луговой ковёр. Пёс послушно ринулся за ней. Клава, младшая сестра Степана Никитича, еле поспевая за ними, направилась к посёлку.

- Угомонись немного, Лизок, - но Лизок не слышала и продолжала быть в своём мире, полном восторга от простых вещей, окружавших её: высокого неба, зелёного луга, берёз, радовавшихся майскому ветру, верному другу Джульбарсу и любимой Клаве.

А ещё встрече с отцом, что бывало так редко из-за его занятости по службе. Уходил он рано, когда Лиза спала, а приходил поздно, когда Лиза, уставшая от ожиданий, часто уже засыпала на диване и он переносил её, спящую, в спальню. Его сильные руки так любила она. А ещё ремни, военную форму и запах, исходивший от него.

Джульбарс остался на крыльце и, как сторож, внимательно следил по сторонам. Подъехала машина. Степан Никитич легко выпрыгнул из кабины.

- Воблин, будь ровно через час. Поедем на дальнюю делянку.

- Так точно, товарищ майор, через час.

- Вали, Воблин, - и Степан Никитич вбежал на крыльцо. Джульбарс резво кинулся к нему и выпросил похлопывание по холке, поглаживание и одобрительное напоминание его клички:

- Джульбарс! Молодчина! Хороший пёс. Сейчас покормим тебя. Проголодался, бегая с Лизой?

- Хозяюшки! Где вы? А, вот где, - Лизонька первая кинулась к отцу, на руки, и высоко подлетела к потолку.

- Радость моя! – тихо промолвил Степан Никитич и поцеловал её в щёчку.

- Стёпа, обед на столе, мой руки и будем кушать, - вмешалась Клава.

- Добро, - обнял сестру Степан Никитич и пошёл к рукомойнику. В доме воцарилась благодать, когда все рядом, здесь, и только радостные взгляды выдают внутреннее волнение от этой встречи. Клава вынесла на крыльцо миску с едой для Джульбарса и, вернувшись, застала Степана Никитича у буфета, с графином.

- Стёпа, не надо. Ты ведь обещал, - взмолилась она.

Всё, всё, Клава. Завязываю. Ну, маленькая мне не повредит. К обеду же, - и тут же выпил рюмку.

- Тише, не шуми, сестра. Всё. Сказано, всё!

Но во время обеда он ещё пару раз ходил к буфету, сестра вздыхала, но слова не проронила. Глаза её тускнели, взгляд утыкался в стол, молчание становилось всё длиннее.

- Папуля, - пропела Лиза, - а можно я приду к Петеру? На пилораму.

Глаза Степана Никитича сузились, он крякнул и уставился на Лизу. Та вопросительно молчала. Клава подняла голову и быстро посмотрела на брата.

- Лизок, ну, что тебе наших мало. Зачем тебе этот фриц? – Помолчав, он снова спросил Лизу:

- Ты хоть понимаешь, что он гад, фриц? Он пришёл на нашу землю грабить и убивать!

- Степан, - остановила брата Клава, - перестань, она ещё не понимает. Умолкни. – Но Степан Никитич уже не владел собой, кинулся к буфету и, налив полный стакан, опрокинул его. Схватил фуражку и выбежал на крыльцо. Свежий ветер немного охладил его, но он, не оглядываясь, пошёл к административному бараку. Навстречу ему уже катил заморский Студебекер. Махнув рукой, он продолжал идти, пока развернувшаяся машина не нагнала его.

- Гони, - прокричал он Воблину, - я пройдусь, - и зашагал по дороге. Что творилось в его душе? Что всколыхнулось в её глубинах, куда и он сам боялся заглянуть? Судьба …

Отступали, сдавая с тяжелыми боями города и сёла. Теряли земли, людей, боевых товарищей. Под Смоленском попали в окружение и уже прощались с жизнью. Плутали, натыкаясь на немецкие засады и гарнизоны. Умирали от холода и голода. Но умелый командир Маторин вывел к своим. Горстку людей, одичавших, почти потерявших человеческий облик, но при оружии и документах. А потом, снова пытка, но уже у своих. Допросы, лагеря, штрафной батальон.

И всё это время – ничего о своей семье! Тоска и неизвестность. Неожиданно вызов в штаб фронта и … Как в кино! Возвращают всё и звания, и награды. Как потом узнал, помог генерал, служивший вместе с Маториным. Заступился за того, а он, в свою очередь, за него. Тут и запрос можно было послать. Только через полгода узнал всё и ужаснулся. Места себе не находил. В атаку бежал первым, за пулей, жить не хотелось. Потом осатанел, бил немцев озверело, ничего не прощая. Судьба. Военная, злая доля …

Наши сдавали позиции и посёлок, где оставалась его семья, попал к немцам. Многие ушли. Но не ушла беременная жена. Остались с ней мать, отец и младшая сестра, немцы лютовали, выискивая семьи военных. В это время жена рожает дочку. В больших трудностях выкармливает дитя. Месяцев через восемь, к вечеру, приходят в дом немцы с полицаями и уводят всех в клуб. Буквально за час до этого, Вера отдаёт дочку Клаве, чтобы та искупала её у соседки. Сама осталась с больными стариками. Вот всех их и забрали. К утру набили весь клуб такими же людьми. Плач, стоны, проклятья. Боже! Подожгли с четырёх сторон. Все и сгорели. Кто пытался спастись – под пули автоматов.

Клава осталась у соседей, в погребе, где пробыла с Лизой ещё четыре месяца, перебиваясь как-то с помощью добрых людей! Затем ушла к партизанам, а там их переправили на Большую землю. И увиделись они уже, после ранения, полученного Степаном в Белоруссии …

Степан Никитич направился решительно к пилораме. Убью гада, твердил себе Степан Никитич и машинально ощупывал висевшую сбоку кобуру наградного пистолета. Нет! Надо было отказаться от этого назначения. Видеть не могу эту немчуру! У-у-у, гады! Столько зла от них приняли. А тут ещё церемониться с ними. Наших они не жалеют. Вот звери ...

- Ты, майор, брось разговоры! – голос Маторина стал резок. – Это – приказ! Бить, видите ли, он их только и может! Пойми, поверженный враг, уже не враг. Война идёт к концу. Мы с тобой не в тылу прохлаждались, пришлось повоевать, и люто повоевать. Надо подумать и о будущей лучшей жизни. Страна в руинах. Вот сколько надо отстроить. Сейчас нужнее всего лес, строительные материалы. Мебель, наконец.

- Не могу, товарищ полковник, душа не принимает, - угрюмо твердил Степан Никитич. Хочу на фронт, в действующую армию. Разрешите!

- Я тоже хочу на фронт! Но начальству виднее, где мы должны быть. Понял?

- Иван Николаевич, пошлите в часть, - буквально взмолился Степан Никитич. Маторин резко встал из-за стола..

- Смирно! Кругом марш!

- Да, я хотел …

- Выполняйте команду, товарищ майор! Жду вас завтра в десять ноль-ноль с предписанием. Всё!

Грузили платформы с механизмами, материалами. Обустраивались в теплушках для долгой дороги. Месяц добирались к месту и закипела работа. В глубоких снегах, в дремучих лесах наскоро отстроились. Валили лес, строили бараки, готовились к основной работе. Весной пришли первые колонны военнопленных с далёкой железнодорожной станции. Поселялись в уже готовые бараки. Начали прорубать просеку, прокладывать путь, вывозить лес. К концу лета база была полностью укомплектована: небольшой отряд охраны и несколько тысяч немецких военнопленных. Заработала пилорама, строили добротные бараки для персонала и администрации. Полковник Маторин часто посещал базу, был недоволен сроками работ и Степан Никитич ещё ожесточенней погружался в работу. Постепенно осваивались всё новые и новые делянки, пошёл большой лес, дела наладились. Когда был отстроен последний барак, Степан Никитич привёз к себе дочь и сестру, благо было куда. И на душе его потеплело. Вот только горе своё продолжал глушить водкой, понимая, что прошлого не воротить. А как Лиза была похожа на его Веру! Лизок! Божье создание, маленькая фея, приносившая такую радость …

Наружная охрана вытянулась, когда Степан Никитич вошёл в цех. Работавшие в цеху военнопленные, как по команде, остановились, руки по швам и смотрели молча на начальство. Степан Никитич решительно прошёл вглубь, резко выкрикнув:

- Продолжайте работать! Мать вашу …

- Шнель, шнель, - послышались голоса старших. Петер находился в маленьком светлом закутке в конце цеха. При виде Степана Никитича он резко встал и молчал, не смотрел на него. На столе, за которым он работал, были разбросаны чертежи и заготовки к изделиям.

- Ну, что, немчура, молчишь. Капут вам! Наши уже в Берлине, - выстрелил Степан Никитич.

- Слава Богу, войне конец, - тихо промолвил Петер и поднял глаза на Степана Никитича.

- А, понимаешь, что и вам хорошо. Что светит попасть домой. Мы же не фашисты какие. Не убийцы. Мать вашу.

Жалкий вид, смущение Петера охладили намерения Степана Никитича. Да и злость уже прошла.

- Ладно, живи, немчура. Хорошо, что понимаешь свою вину. Когда покажешь чертежи? Когда начнём делать фермы? Люди ждут, надо обустраиваться.

- Завтра, господин начальник, будут готовы чертежи ферм, - тихо сказал Петер.

Завтра, в двенадцать ноль-ноль жду, – резко ответил Степан Никитич и, повернувшись, пошёл к выходу из цеха. Рабочие снова замерли, охрана снова вытянулась.

Петер ещё долго сидел в своей комнатке после ухода Степана Никитича. Войне конец! Войне конец, повторил он про себя эти два долгожданных слова. Боже мой, неужели всё это закончится? И, возможно, я попаду домой.

Дом, далёкий, Дрезден, семья, как всё это несбыточно далеко! Боже, помоги мне …

И отец Петера тоже был краснодеревщиком. Запах стружек, лаков с детства сопровождал Петера. А ещё отец, увлекавшийся русскими писателями и специально изучивший русский язык, чтоб читать в подлиннике Достоевского, Пушкина, Толстого, привил любовь к русскому языку и Петеру. Когда на предприятие отца зачастили русские специалисты в тридцатых годах, Петер довольно сносно говорил с ними по-русски, чем очень удивлял окружающих. Но всё постепенно менялось, к власти приходили другие люди и надо было скрывать всё, что связанно с русскими. Только в доме по-прежнему в библиотеке стояли рядом книги русских писателей и немецких. Потом и этого не стало. Отец унёс все русские книги. Наступали тяжёлые времена безграмотного воинства и борьбы с книгами вообще.

Война. Фанфары побед! Марши и бравурная музыка И только отец часто повторял Петру одно и тоже:

- Мой мальчик! Русских нельзя победить. Много ещё горя хлебнёт немецкая нация. Это ошибка, фатальная ошибка. Майн Гот! Спаси обезумевшую страну!

Пророчества отца печально начали сбываться. Петер был призван в армию, попал на Восточный фронт и полной ложкой хлебал тяготы войны. Где-то под Бобруйском тяжело раненного Петера взяли в плен. Прощался с жизнью, хорошо зная из пропаганды, что русские всех убивают. Но прозрение постепенно при ходило с опытом лагерной жизни. Когда организовали базу, он один из первых был направлен в лагерь. Знание русского языка пригодилось. А специальность определила место и род его занятий. Конечно, были и такие, кто осуждал его за активное сотрудничество с русскими. Но большинство понимали, что русские не звери и что надо трудиться. Война когда-нибудь кончится. А там, Бог милостив …

- Петер! Петер! – звонкий голосок огласил всё пространство цеха пилорамы. Лизонька в сопровождении своего верного и неотлучного пса пробиралась к каморке Петера.

- Петер, твоя Гретхен пришла! – слышались вокруг возгласы работающих, посыпался радостный смех, явление редкое для этих людей. Петер вышел навстречу.

- Вы зачем пришли, Лиза? Этого нельзя вам делать. И мне попадёт от начальства. Уходите сейчас же, прошу вас.

- Петер! Ты обещал мне медвежонка, где он? – Лизонька как будто не слышала Петера.

Петер вернулся к столу, открыл ящик и протянул Лизоньке огромную игрушку, вырезанную из дерева.

- О! Хорошенький какой! А как его зовут?

- Думаю, что Таптыгин, – смущенно ответил Петер.

- Спасибо тебе, Петер! Мне очень нравится. Ты молодец!

- А сейчас идите, Лиза, - взволновано проговорил Петер и встал из-за стола. Лиза весело, вприпрыжку, понеслась по цеху к выходу. Джульбарс неотступно следовал за ней. Все провожали их улыбками. Присутствие воздушной феи в унылом цехе, полном стука, лязга, производственного беспорядка и бесконечной тоски на минуту изменили этих людей. Каждый вспомнил дом, личную жизнь, своих близких, детей и далёкую возможность вернуться к ним. Бог милостлив. Война кончается.

Да и вся дружба Петера и Лизоньки была необычным явлением. Это молодое существо так свободно и легко покорило его сердце. Сколько игрушек сделал он в такие редкие свободные часы для неё. Здесь были все звери, были сказочные герои, а главное, была любовь к этим маленьким презентам с таким восхищением принимаемых Лизонькой.

И Петер продолжал вырезать перочинным ножом эти забавные игрушки. А их разговоры, а чтение стихов Пушкина, сказок Андерсена, которые Петер знал наизусть множество.

Лизонька просто млела, слушая о золотом петушке, о принцессе на горошине, о Руслане и Людмиле. Да ещё множество историй, что так занятно рассказывал Петер!

- Петер, сделай мне того самого кота в сапогах, - просила она и он исполнял её заказ. Сколько радости было в этом существе, щедро делившегося с ним, с окружающими. Фея, да и только!

Мерные удары о рельс известили о конце работы. Все засуетились, стали убирать свои рабочие места. Собираться, строиться и готовиться к поверке. Охрана чётко исполняла свои функции. Распорядок дня был незыблем и выверен до мелочей.

День кончался. Долгая вечерняя заря еще царствовала у горизонта, окрашивая лёгкие облака перламутром. Лёгкий туман стелился лугом и сказочный лес молчаливо ждал звездную ночь. Она опустилась, осветив всё вокруг молодой луной. Лизонька, набегавшись целый день, видела первые сны. Джульбарс дремал на крыльце, положив морду на лапы. Его чуткие уши бодрствовали.

Степан Никитич обходил караулы.

Петер улыбался во сне …

… Высокая рожь плавными волнами набегала на узкую тропинку, по которой, держа за руку Лизоньку, шёл Степан Никитич. Вера чуть отстала от них и Степан Никитич всякий раз оглядывался и просил не отставать. Дождь прошёл и у горизонта широкого поля, в полнеба высветилась радостная семицветная радуга. Мокрая рожь хлестала ласково и их одежда совершенно промокла. Но всем было весело! Степан Никитич заметил у опушки странную фигуру, присмотревшись внимательно, он узнал Петера. Тот стоял в окружении деревянных зверей, ждавших его команды. А он, как здесь оказался? – подумал Степан Никитич. Опять будет забирать его Лизоньку. Он быстро взял Лизоньку на руки и прижал к себе. Петер улыбался и махал рукой. Звери ожили и засуетились.

- Прочь, прочь идите, - безмолвно произносил Степан Никитич, но слова не слетали с его губ и никто его не слышал. Ему стало страшно. И Вера –куда-то пропала! Он повернул назад, ища Веру и …

- Степан, просыпайся, опоздаешь к утреннему разводу, - тормошила его за плечо Клава.

- А, сейчас, Клава, - протирая глаза и уходя из странного сна, произнёс Степан Никитич, быстро поднялся, оделся и направился в смежную комнату, где ещё спала Лизонька.

- Хорошая моя! – наклонился над дочерью Степан Никитич. Лизонька спала, прижимая к себе дорогую игрушку от Петера. Сон её был глубокий, щёчки раскраснелись, светлые волосы разметались по подушке.

Степан Никитич увидел новую игрушку, желваки его непроизвольно заходили. Вот чёрт, немчура, подумал он, вот я ему задам. Он резко повернулся и вышел из комнаты. Завтракал быстро, молча и также быстро ушёл на службу.

- Кто вчера был в карауле на пилораме? – спросил строго дневального, как только зашёл в контору.

- Лейтенант Нянькин, - ответил тот.

- Зови его, мигом, одна нога здесь, другая там. Выполняй.

Когда испуганный и озадаченный лейтенант Нянькин вытянулся перед Степаном Никитичем, в кабинете воцарилась предгрозовая тишина.

- Почему, лейтенант, нарушаете уставные требования?

- Никак нет!

- А почему у вас посторонние находятся на охраняемой территории?

- Никак нет! – твердил лейтенант Нянькин, не понимая пока ничего.

- Почему к военнопленным допущено штатское лицо, лейтенант? Что это за прогулки у вас по технической территории? А? Отвечайте!

- Никак нет! – только и молвил лейтенант Нянькин.

- Что вы всё твердите мне, никак нет? Отвечайте по уставу.

- Товарищ майор! Не пойму, о ком речь? Убейте не пойму

- Убивать не буду, но в карцер на сутки пойдёте. Да и прихватите вашего фрица Петера. Понятно?

- Теперь понятно, товарищ майор! – Повеселел Нянькин. – Разрешите идти отсиживать?

- Идите! – Степан Никитич махнул рукой.

Карцер, высокий деревянный сарай, стоявший напротив административного корпуса, с четырьмя отделениями, сеном и высоко расположенными окнами, в шутку все называли курортом. Охраняемый одним часовым и закрывающийся на длинную перекладину, он иногда принимал своих обитателей. Под ухмылками всех присутствующих, лейтенант Нянькин, пропуская перед собой Петера, занял свою камеру. Часовой прикрыл дверь и вложил перекладину в запоры. Время пошло.

- Степан, что случилось? – капитан Заец буквально вбежал в кабинет Степана Никитича.

- Пусть исполняет устав, Ефим. Ему это полезно.

- А фрица за что?

- Тому тоже полезно. Пусть не нарушает дисциплину.

- Да Петер тише воды, ниже травы, Степан. За что ты его?

- Предупреждал его, чтоб к Лизе не подходил. А он всё за свое.

- А-а-а! Вот ты о чём. Да Лизонька везде сама ходит, никто её не остановит. Прелесть, да и только! А он мастерит ей игрушки, все об этом знают. Брось, Степан Никитич. Войне каюк! Вот-вот, может быть сегодня и передадут об этом. Эх! Скорее бы. Победа! Так её ждём, так ждём!

- Всё равно, пусть знает своё место. Пусть посидит, подумает. Хватит об этом. Давай о делах.

- Товарищ майор, - продолжал Заец, - Нянькина-то неудобно как-то с немцем вместе.

- Так дай ему строгача, чтоб впредь нёс службу исправно, - отошёл немного Степан Никитич.

- Есть, строгий выговор, - повеселел Заец и побежал исполнять приказ.

Часовой, при приближении капитана, принял стойку «смирно», поднёс правую руку к козырьку и начал отдавать рапорт:

- Товарищ капитан, часовой Никитин …

- Вольно, Никитин. Выпускай Нянькина, срочный приказ начальника базы.

- Есть, товарищ капитан!

Перекладина полетела вверх и из сарая вышел улыбающийся Нянькин.

- Спасибо, товарищ капитан! А то как-то с фрицем сидеть неудобно. Он хоть и наш, но всё немец.

Капитан Заец придал лицу строгий вид.

- Лейтенант Нянькин! Начальник базы заменил вам карцер строгим выговором. Понятно?

- Так точно, понятно, товарищ капитан.

- Идите и думайте о том, как исправить положение и повысить порядок на вверенном вам участке! Более серьёзно отнеситесь к служебным обязанностям, лейтенант. Ясно?

- Так точно! Разрешите идти?

- Идите на службу и чтоб этого больше не было, - уже мягче окончил капитан Заец.

Петер плотнее запахнул полы шинели и буквально вдавил тело в свежее сено, которым был устлан пол сарая. Было приятно вдыхать аромат травы, полевых цветов и ещё такой знакомый горький запах полыни. Через маленькое оконце проникали лучи света. Там была вольная жизнь, солнце, широкие просторы прибрежного луга, спускающегося к реке. Ему стало грустно, что всё это для него невозможно, что он, как военнопленный, должен жить по другим законам. Далёкая мечта о скором окончании войны, возможном возвращении домой, согревала его душу. Боже! Как там мои, подумал Петер. И живы ли они? Как много горя принесла эта война! Что будет дальше? Конечно, представители комитетов надеются на образование новой Германии, много об этом говорят, но как всё будет и они не знают. Скорее бы окончилась война. Говорят, что русские уже в Берлине. Боже, Боже, помоги всем страждущим.

Он достал из кармана шинели маленький перочинный ножичек. Оглянувшись вокруг, увидел в тёмном углу сарая две доски. Поднялся, подошёл к стене сарая и осмотрев доски, взял одну. Долго вертел её и, найдя скол, быстро заработал ножичком. Когда, наконец, он отломил у доски скол, он уже знал, что будет вырезать из него.

Работа увлекла Петера. Время шло незаметно.

Появилась уже голова лошади с длинной гривой.

- Петер, Петер! – услышал он вдруг тоненький голосок, звавший снаружи. Он вскочил, подошёл к оконцу, вытянул шею и увидел чуть вдалеке Лизоньку.

- Сюда нельзя! – раздался голос часового.

- Петер, Петер, - продолжала Лизонька.

- Лиза, вам нельзя приходить сюда, - откликнулся Петер. Вам попадёт от вашего отца.

- Помолчи, немчура, сами разберёмся, - оборвал Петера часовой Никитин. Потом Петер уже ничего не слышал и решил, что Лиза ушла.

- Петер, я приду позже, обязательно приду. Ты жди меня. Хорошо, - снова услышал Петер голос Лизы. Но промолчал. Ему было радостно, что кто-то помнит о нём. Он вернулся к своей работе.

Степан Никитич и капитан Заец уже третий час обходили делянки, затерянные в глубоких лесах. Шла заготовка сосновых стволов. Военнопленные работали сосредоточенно, складывая деревья, отрезая сучья, приготовляя к отправке на пилораму.

- Продолжайте работу, - то и дело раздавался голос Степана Никитича, когда они подходили к очередной группе работающих и те, как по команде, вытягивались перед начальством.

- Ефим, посмотри, красота-то какая! – воскликнул Степан Никитич, когда они вышли на берег реки. Начиная с опушки леса, весь берег лесной речки был выткан голубыми цветами, сплошным ковром, опускающимся прямо к воде.

- Хорошо! Радостно! – вторил капитан Заец и глаза его увлажнялись. Они остановились, не решаясь нарушить эту красоту.

- Хорошо бы искупаться, Степан Никитич, а?

- Хорошо бы, Ефим! Да, вот, возвращаться надо.

Жду важного сообщения от полковника Маторина. Просил быть во второй половине дня.

- Ах! Жаль, - продолжал капитан Заец. Но, событие стоит того! Думаю, объявят Победу, Степан.

- Думаю, что именно это! – Степан Никитич посмотрел вокруг. – Хороша земля наша, ох как хороша. Вот её защищали от гадов. Взгляни, она стоит этого!

- Стоит, стоит, Степан Никитич! – обрадовался Капитан Заец.

Где-то вдали, со стороны базы, послышались беспорядочные выстрелы. Затем, какой-то слабый гул.

- Что это? – спросил Степан Никитич.

- Странно, - задумчиво ответил капитан Заец.

- А ну, давай Ефим, двигаем к машине. Что-то мне это не нравится.

Непонятный гул послышался ближе. Офицеры быстрым шагом направились к делянке, где у просеки оставили Студебекер. Уже подходя к просеке заметили какое-то волнение среди работающих военнопленных. Сержант Воблин выбежал навстречу.

- Товарищ майор! Не пойму! Что-то там делается, - он показал в сторону базы.

- Что ты имеешь в виду, Воблин? – спросил капитан Заец.

- Стреляют, палят беспрерывно. Слышу, как не перестают. Может что случилось? – глаза его расширились.

- На базу, быстрее! – скомандовал Степан Никитич и непроизвольным движением правой руки расстегнул кобуру наградного пистолета.

Уже подъезжая, заметили беспорядочное движение людей и бежавшего к ним с автоматом в руке лейтенанта Нянькина. Тот на ходу палил в воздух и кричал:

- Победа! Победа!

Когда поравнялись с ним, Степан Никитич выскочил на дорогу.

- Стой! Ко мне!

- Победа, товарищ майор! Победа! – только и мог вымолвить Нянькин и снова дал короткую очередь из автомата.

- Как узнал?

- Нарочный с пакетом от полковника Маторина. Передали из Москвы: подписана капитуляция. Всё, товарищ майор! Конец войне!

Степан Никитич крепко обнял капитана.

- Ефим! Победа! Иди сюда, Нянькин, - и он крепко обнял Нянькина, затем Воблина.

- Гони, Воблин! Гони скорее! Лейтенант, садись в кузов. Молодец! Только осторожнее с оружием. Ну, друзья мои! Вот так новость! Победа!

Взлетев на крыльцо, Степан Никитич сразу прошёл в свой кабинет, где ждал его с пакетом нарочный.

- Товарищ майор, - вскочил и вытянулся сержант, - пакет от полковника Маторина.

- Давай, сержант, - весело посмотрел на него Степан Никитич, - С Победой тебя!

- И вас, товарищ майор! Сколько ждали. Праздник-то какой!

Распечатав пакет, Степан Никитич прочёл официальный документ о капитуляции, о Победе, а так же предписание полковника Маторина прибыть к нему завтра. Расписавшись за пакет, Степан Никитич отпустил сержанта, который должен был вернуться в Управление.

- Сержант! На дорогу, за Победу!

- Не откажусь, товарищ майор!

Степан Никитич налил, из спрятанной в столе заветной бутылки, две большие рюмки и они выпили.

- Добро! Передай от меня привет Маторину и поздравления с Победой! Сколько же мы с ним прошли! Вали. Буду завтра.

Посёлок совершенно ошалел. Все, кто мог ходить, высыпали на улицу. Все обнимались, целовались, плакали, смеялись, радовались долгожданному дню. Дню Победы! Небо было совершенно прошито выстрелами из всего, что стреляло! Радости не было предела.

Кабинет Степана Никитича наполнился офицерами, Все возбужденно делились радостной новостью.

- Ефим! Доставай свой Н.З. Знаю, знаю доставай.

- Хорошо, Степан Никитич! Берёг к этому дню.

- Только пошли дневального проверить посты и дежурных. Да смени их пораньше. Пусть и они порадуются с нами.

- Будет сделано, товарищ майор! – И Заец скрылся за дверью.

Знаменитый запас капитана, так хранимый им уже несколько лет, таял на глазах. Трофейные ликёры и коньяки, шотландские виски и многое другое – всё пошло в ход.

- Молодец, Ефим! Хороший праздник! Как ты всё это сберёг, - Степан Никитич, изрядно выпивший, но не терявший контроля, обнимал капитана.

- Так он сам не пьёт, вот и сберёг, - заплетающимся языком выпалил Нянькин.

- Пейте, пейте! Мне не жалко, - улыбался Заец, пригубивший рюмку ликёра и уже весело размахивающий руками. – За Победу!

Потом все высыпали на крыльцо, затем на улицу и разряжали своё оружие в небо.

А одинокий узник, томившийся в карцере, стоящим напротив сарая, услышав стрельбу и шум, сначала испугался, а затем, догадываясь о её причине, плотнее зарылся в сено и всё смотрел в маленькое оконце. Вот, видимо, конец войне. Боже, как я ждал этого часа, думал Петер, Всё, всё, должно измениться. Конечно, придётся ещё поработать в плену. Но это не страшно. Когда-нибудь отпустят. Русские великодушны. Они победили. Какая радость у них. Сколько они перетерпели. А Германия, как и говорил отец, потерпела поражение. Правда, это была ошибка напасть на Россию. И я расплачиваюсь за это. И мы все, надо терпеть, Бог милостлив!

- Петер, Петер! – услышал он весёлый голосок Лизоньки. У нас Победа, Петер! Мы победили. Все радуются. Теперь и тебя отпустят домой, Петер!

- Хорошо бы, Лиза. Но вы не должны приходить ко мне. Вам будет плохо. Ваш отец очень строг.

- Петер, все веселятся. Даже часовой ушёл. Ничего не будет. Тебе одному скучно, вот я и пришла. Мы ведь друзья, правда?

- Правда, Лиза, друзья. Только я очень волнуюсь за вас. Идите домой.

- Петер, а ты уедешь, да? А когда тебя отпустят?

- О, это ещё не скоро. Много работы. Надо много и хорошо работать, Лиза, чтоб получить возможность уехать домой.

- Петер, порадуйся с нами, что ты сидишь там в сарае, давай побежим к реке.

- Лиза, Лиза, не надо.

Но Лизонька уже не слушала Петера. Она ловко выбила перекладину из упоров, отворила дверь и вбежала в сарай. За ней бежал преданный Джульбарс.

- О! Это ты для меня сделал, - увидела она в руках Петера новую игрушку – лошадку с пышной гривой, - для меня?

- Да, Лиза, для вас.

- Спасибо тебе, Петер! Ты хороший. Пойдём.

Как можно было отказать этому божественному существу, дарившему ему эти русские просторы луга, далёкие леса, реки, бегущей за пригорком. Это высокое майское небо, это солнце. Склоняющееся к высоким елям. Свежий ветерок просто опьянил Петера. Какая-то невидимая сила толкнула его и понесла по широкому лугу. Он бежал, наслаждаясь свободой и широко раскинув руки навстречу ветру. Полы его шинели раздулись, как паруса и он напоминал огромную странную птицу, парившую над лугом. Где-то там, за ним летело божественное существо, а поодаль нёсся весело Джульбарс.

- Стой, стой! – внезапно раздался голос появившегося ошалевшего часового.

- Стой! Стрелять буду!

Но птица продолжала лететь.

- Стой! Стой! Куда несёшься, фриц! – раздались нестройные голоса с высокого крыльца, сильно выпившей компании.

- А ну, стой! – зычно выпалил Степан Никитич и потянулся к кобуре. – Не стрелять! Я сам!

В этом мареве канонады, когда всё вокруг наполнилось звуками выстрелов, рёвом и надрывностью сирен, когда пространство, потеряв обыденность сонного беспредела так непривычного и уху, и взору, никто и не услышал выстрелов из наградного пистолета. Рука майора посылала пулю за пулей.

На фоне высокого неба, над обрывом реки, птица нелепо взмахнула крыльями и упала в луговую траву. Маленькая фигурка, сделав несколько шагов, провалилась за ней вниз и только чёрная тень беспокойного пса ещё мелькала среди травы. Все бросились к реке. Потускневшее небо, прошитое сполохами прожекторов, трассами пуль, выхлопами ракетниц, не слышало ничего, кроме всеобщей радости Победы. Канонада не прерывалась и только, как гроза, то утихала, то снова, с ещё большей силой, громыхала повсюду. Боже! Какой праздник! Долгожданная победа! Святой день Победы!

День Победы! Война, окончившаяся война, продолжала поражать свои жертвы. День Победы! День победы. День Победы …

2.12.2000