Ню

I.

Стася тихо всхлипывала. Аркадий вновь пришёл поздно, пьяный, грубо толкнул её на постель и молча, в каком-то угаре, буквально срывал с неё ночную рубашку.

- Аркаша, подожди, - умоляюще просила Стася. Но Аркадий ничего уже не слышал. Потом долго насиловал свою жену. А вот сейчас спал беспробудным сном. И только Стася всю ночь не сомкнула глаз, мучаясь от сознания своего бессилия. Слёзы непроизвольно текли и ей было так жалко себя. Эта жалость делала её ещё более зависимой от обстоятельств её нелёгкой жизни. Боже, подумала она, жить не хочется, и ещё плотнее придвинулась к стене. Молодецкий храп Аркадия заглушал её тихие стоны.

Чуткая синева утра заглянула в окна спальни и Стася, вслушиваясь в тающую темноту комнаты, осторожно поднялась. Холодный пол, коснувшийся её босых ног, вернул её к действительности и, прихватив халатик, она пошла на кухню. По привычке включила телевизор, приглушив звук. Томная и жеманная певичка с длинными ногами и оголенной грудью умоляла кого-то вернуться. Но тот, кого она звала, уехал далеко и, видимо, её забыл. И у неё проблемы, подумала Стася. Может быть так и нужно? Без проблем не бывает? Стася выключила телевизор, плотнее запахнула лёгкий халатик, тихо открыла дверь и вышла во двор. Нежный утренний туман окутал всё вокруг, прохлада приятно бодрила и Стася привычно побежала по молодой росе, босая, к задней калитке. Калитка жалобно встрепенулась, пропустив Стасю, и она спустилась к реке. Прибрежные кусты, деревья, луг – всё было околдовано туманом. У воды туман был ещё гуще. Сбросив халатик, Стася постояла у воды, а затем решительно вошла в воду и поплыла. Было хорошо! Вода хранила тепло вчерашнего дня и приятно ласкала её. Бессонная ночь, грубость Аркадия, жалость к себе – всё, всё прошло и только это приятное состояние просыпающегося дня, пелена тумана, постепенно растворяющегося на утреннем просторе, и она, плывущая по знакомой реке, в одночасье – вернуло ей радость жизни. Как хорошо-то, шептала она себе. Разбросав руки, лёжа на спине, смотрела в небо, такое чистое, вымытое с раннего утра свежим туманом, умчавшимся в низину, ближе к глубокому оврагу с крутыми берегами. Хорошо, радовалась Стася, забыв обо всём. Не спеша поплыла к берегу, вышла на прибрежный песок и, повернувшись к реке, ещё долго стояла, положив обе руки на копну заколотых волос. Так её встретило солнце, поднимающееся за дальним лугом на другом берегу реки. В утренней тишине хрустнула ветка. Стася повернулась к зарослям ивняка и увидела бородатого дядьку, сидевшего на складном стуле, в широком переднике, и державшего в левой руке лист картона. Правая рука в это время просто порхала над этим листом, а взгляд выражал удивление и восторг. От неожиданности Стася замерла. И он видел всё! И моё одиночество среди этой природы, и меня, свободную от всех житейских забот и волнений, и моё наслаждение всем этим? Ещё не зная, что будет дальше, Стася сняв заколку с волос, собранных на затылке, от чего те рассыпались по её плечам, медленно пошла в сторону бородача. Теперь уже тот опешил, отложил картон, привстал со своего стула и зачарованно ждал её. Его удивлению не было предела!

- Разве вас мама не учила, что нехорошо подсматривать за голыми женщинами? – Стася с вызовом смотрела на него.

- Да, я и не подсматриваю. Я просто ловлю божественный миг удачи, подаренный мне судьбой. Вы, прекрасны, ну просто богиня!

- Вы, что, художник? – Стася продолжала эту непроизвольную игру, где она чувствовала себя так естественно и непринужденно.

- Да, вы правы. Вот пришёл ловить утренние туманы, а попались вы, в этом чарующем облаке, выходящая из утра, полного грёз и обещаний прекрасного!

- Ну и как, обещания сбылись? – лукаво спросила Стася и положила руку на бедро.

- Вот! Вот! Стойте так, я сейчас! – бородач кинулся к картону и быстро-быстро начал писать.

- Боже, Боже, - воскликнул он, - дай мне силы и умение схватить эту естественную грацию, этот вызов миру женщины, прародительницы нашей Евы в райских кущах, выходящей из вод и поражающей своей красотой умудренных жизнью старцев. Браво!

Стася наслаждалась произведенным эффектом и продолжала стоять перед ним, нисколько не стесняясь своей наготы.

- Где же обитают такие богини? – восхищёно промолвил бородач.

- Здесь, рядом, - парировала Стася. И вдруг к ней вернулось её прежнее состояние. Она резко повернулась и побежала на берег реки. Быстро одела халатик, прихватила полотенце и, не оглядываясь, помчалась через заросли ивы к заветной калитке. Господи, как стыдно, как стыдно, лихорадочно думала она. А вдруг кто-то видел? Вот дура, совсем голову потеряла!

В притихшем доме она сразу пришла в себя. Аркадий спал, и это её немного успокоило. Стала готовить завтрак, будить мужа.

- Аркаша, вставай, на работу опоздаешь, - тормошила она Аркадия.

- Сколько времени? – спросил Аркадий, открыв глаза.

- Уже семь, - Стася смотрела на проснувшегося Аркадия. Он улыбнулся и притянул к себе Стасю.

- Не надо, Аркаша, другой раз. Тебе надо на работу.

- Ты прости меня, Стась. Наверно, вчера был я не совсем трезвый. С ребятами отмечали окончание работы и большие бабки.

- Потом об этом, Аркаша, - Стася пошла на кухню. За ней плёлся Аркадий и продолжал извиняться.

- Да ты хоть помнишь, каким был вчера? – Стася посмотрела на мужа. – Ты хоть помнишь, как ты меня насиловал. Кобель и только.

- Стася, прости, не помню. Помню только, что очень хотел тебя. Прости, если что не так.

- Всё не так! Рубаху порвал. Как очумелый. Бабу как будто не видел. Грубый, мерзкий, водкой несёт. Фу! Вспоминать противно. Уйду я от тебя! И денег никаких не нужно мне. Приласкать не можешь, слова ласкового сказать. Только похоть – и всё. А ты таким не был. Помнишь? Как ухаживал, как любил!

- Стася! Прости. Прости.

- Не прощу. Как стал со своими дружками работать, так и изменился. Деньги тебя испортили. Всё доступно. И женщин твоих знаю, что тебя, кобеля, ублажают.

- Ты что такое говоришь, Стась? Какие женщины?

- Известно. И не мне одной. Ваша замша, что только и ждёт положить мужика к себе в постель. Был же с ней, знаю!

- Стась! Ну ты и хватила. Её трахает наш генеральный, это верно.

- А ты, значит, в стороне? Да?

- Стась! Я люблю только тебя!

- Ладно, прекратим. Катись на службу, замгенерального. Тоже мне шишка на ровном месте. Лучше бы оставался на своей работе. Да, инженер, но был человеком!

Утро кончилось. Начинался рабочий день.

II.

Иван Сергеевич, быстро сложив коробку с мелками, складной стул, сняв рабочий фартук и убрав всё в целлофановый мешок, поспешил вернуться в дом, где уже вторую неделю снимал комнату. Хозяйка дома, любопытная и всех знающая Матрёна Тимофеевна, встретила его удивлёнными возгласами:

- Иван Сергеевич, что, не пишется? Что это вы рано вернулись? Муза не пришла на свидание? – Её ироничные замечания немного смутили Ивана Сергеевича.

- Да нет, напротив! Пришла, и должен вам заметить, прелестнейшая! Боже! Боже! Если бы видели это чарующее и загадочное тело! Богиня и только!

- Иван Сергеевич! – Матрёна Тимофеевна вскочила на своего любимого конька, - о чём это вы? Вы же мне столько дней говорили, что приехали на пейзажи, что утренние туманы и вечерние зори – ваша любовь. Да и этюды ваши говорят об этом. Что эдакое с вами стряслось?

- Стряслось! Иначе и не расскажешь! Сижу в ивняке. Туман постепенно тает, тишина, солнца нет, свет проникает во все тени, пишется легко, задорно. Только вдруг всё это волшебство нарушает, простите, Ева.

- Кто-кто? – Матрёна Тимофеевна недоуменно.

- Нет, нет! Это видеть надо. Где там уже тени, тени и полутени, где тихая сочная заводь реки. Выходит божественная красота, само утро! Я непроизвольно пишу и пишу это чудо. А дальше, дальше, глазам своим не поверил, всё передо мной, только запоминай. Но как, как это запомнить, перенести на картон?

- А может быть вам это причудилось, Иван Сергеевич? – Матрёна Тимофеевна щурит лукаво глаза и ожидает ответа.

- Может быть! Может быть. Наверно. Вы правы – причудилось. Но уж больно хорошо всё было. Даже разговаривал с ней, а она отвечала.

- Надо же. У вас, художников, богатая фантазия! – Матрёна Тимофеевна с улыбкой посмотрела на Ивана Сергеевича.

Она права, подумал Иван Сергеевич, такого не могло быть и кому-то рассказать – не поверят. Вот и она не поверила. Смотрит на меня как-то жалостливо. Эх, Иван, помалкивай об этом. А ведь было, было!

Слукавив, Иван Сергеевич переменил тему разговора. Надо будет самому выяснить всё, подумал он и занялся этюдами. Матрёна Тимофеевна, извинившись, вышла из комнаты. Часа через два, Иван Сергеевич, сославшись на желание пройтись, вышел из дома и направился к реке. Вот и место, где он утром писал туман, а вот и ивняк, в котором скрылась незнакомка. Пройдя дальше, Иван Сергеевич увидел тропинку, резко поднимавшуюся к огородам и обрывавшуюся у калитки. В глубине сада стоял кирпичный дом. Дальше пройти он не решился и, вернувшись к себе, пошёл вдоль улицы, ища этот дом. Дело было простое, и дом сам его встретил в глубине сада, под яблонями, сверкая весёлыми окнами, отражавшими солнечные лучи. Неделю не писалось, не сиделось, всё было во власти случившегося и Матрёна Тимофеевна лукаво улыбалась прихоти художника.

- Что тут поделаешь? Артистическая натура, - говорила она сестре Маше. – Фантазёры, придумщики! Всё им подавай красоту. Видишь, как мается! Еву увидел, а адреса не взял. Вот сердечный. Ну, да ладно, ещё чего придумает А работы хорошие, радостные, светлые. Да и сам человек он положительный.

- Маня, ну что тебе чужие дела! Найдёт он свою Еву. Ох, и любопытная ты, - и сестра Маша заторопилась к своим внукам. – Будь здорова, сестра, приходи вечером, Тимоше четыре, родители решили отметить, приходи.

- Приду, Маша, даже подарок уже приготовила, вечером увидишь.

Солнце медленно садилось, обещая хорошую погоду на завтра и тихий летний вечер. Матрёна Тимофеевна заглянула в комнату Ивана Сергеевича, где он в который раз перебирал сделанные работы.

- Что это вы в комнате? Пошли бы прогулялись, вечер уж больно хорош.

- Спасибо, так и сделаю.

- Хорошо, хорошо, Иван Сергеевич. Я-то к сестрице, на именины внука, а то со мной?

- Спасибо, я просто прогуляюсь, - ответил Иван Сергеевич.

Вечер был прекрасным. Иван Сергеевич медленно шёл вдоль улицы, в волнении ожидая увидеть дом, где живёт Ева. Но, увы, не нашёл и очень огорчился. С утра он был на том же месте, где раньше случилось с ним это происшествие. И хотя утро выдалось отличным, не писалось. Так прошло ещё три дня.

III.

Осенняя ярмарка полыхала цветами плодов, была шумлива и радостна. Иван Сергеевич наслаждался необычностью людского половодья, радостному настроению души и совершенно забыл свои заботы.

- Дядька, купи тыкву. Вот, посмотри какая красавица, - остановил его голос. Иван Сергеевич повернулся на зов и, действительно, увидел королеву тыкв – оранжевую, круглую, огромный плод земли, так щедро напитавшей её соками.

- Да как её донесу, - оправдывался Иван Сергеевич, - видишь, неподъёмная.

- Ничего, дядя, помогу, вот тачка, отвези домой и верни мне тачку, верю.

– А, что, подумал Иван Сергеевич, вот здорово! Завтра домой, необычный подарок, а главное – какая сила!

Начав торг, Иван Сергеевич вдруг споткнулся и забыл об экзотическом плоде. К нему, улыбаясь, шла Ева. Её взор блуждал по прилавкам, наполненным этим великолепием.

- Ева! – воскликнул Иван Сергеевич и подался к ней. Ева протянула ему руку.

- Я, Стася, Анастасия, - пропела она в ожидании.

- Иван Сергеевич, Анастасия! Господи, как же я искал вас! Совсем отчаялся, но, видит Бог, рад снова видеть вас.

- Дописали свою картину, Иван Сергеевич? – лукаво спросила Стася.

- Нет, нет, Анастасия! Очень старался, но нет. Без вас, видимо, ничего не получится.

- Это как? – Стася посмотрела недоуменно на Ивана Сергеевича.

- Анастасия, хочу просить вас о нескольких сеансах. Правда, завтра я уезжаю, но готов вернуться и поработать.

- Это как? – снова повторила Стася. – Позировать вам там же, у реки?

- Ну, зачем так натурально. В студии, Анастасия. А было бы очень хорошо, если у меня в мастерской в Москве. – Иван Сергеевич в ожидании умолк.

- Спасибо, Иван Сергеевич, но ваше предложение совершенно необычно. Понимаю вас, но воздержусь.

- Ну, тогда, хотя бы портрет, Анастасия?

- Портрет?

- Да, два, три сеанса. Можно у вас дома, а хотите у меня, где я снимаю комнату?

- Ну, не знаю даже, как быть.

- Соглашайтесь, Анастасия. Мне очень хочется писать вас. В вас есть какая-то свежесть молодости и необычность.

- Так вы же завтра уезжаете!

- Нет проблем! Остаюсь, остаюсь! Сколько хотите, - радостно воскликнул Иван Сергеевич и взял Стасю за руку. Странно, она не отняла своей руки и только смотрела на Ивана Сергеевича и улыбалась.

- Дядька! Так ты берёшь тыкву, а?

- Беру, беру! – Иван Сергеевич расплатился с продавцом, который помог положить крупный плод на садовую тачку. Толкая её вперёд, не отпуская руку Стаси, Иван Сергеевич направился к выходу из ярмарочных рядов.

- Я не убегу, Иван Сергеевич, - улыбнулась Стася и высвободила руку. – К тому же, вам легче будет катить тачку.

- Спасибо, Анастасия! Давайте встретимся у вашего дома и решим, когда и где будем работать.

- Хорошо, Иван Сергеевич. Только, прошу вас, недолго, много дел.

Первый сеанс прошёл как-то незаметно, в разговорах о пустяках, знакомстве и вопросах о жизни. Стася была непринуждена и Иван Сергеевич просто наслаждался работой.

- Вы настоящая! Вот в чём дело, - говорил, прощаясь со Стасей, Иван Сергеевич. – Я восхищён и одновременно поражен нашей встречей. Ну, просто, подарок божий!

- А вы, Иван Сергеевич, очень милый и совершенно другой, нежели я думала. С вами интересно.

- Тогда до следующего сеанса, Анастасия! – и они простились.

Однако следующего сеанса не было, как и других, так ожидаемых Иваном Сергеевичем. На его стук, отворившаяся дверь пропустила на крыльцо совершенно незнакомую Стасю.

- Простите меня, но я очень занята. Не смогу вам помочь, - тихо говорила Стася, глаза которой смотрели вниз. – Я пойду, простите.

- Анастасия? Что с вами? Что случилось? – Иван Сергеевич был искренне удивлён и обескуражен.

- Простите, простите, - механически повторяла Стася, не глядя в глаза Ивана Сергеевича.

Иван Сергеевич, так много ждавший от этой встречи, совершенно приуныл и, волнуясь, протянул Стасе свою визитную карточку.

- Анастасия! Я очень огорчён. Так всё хорошо получалось. Вот. Если будет у вас возможность и настроение – позвоните, приезжайте в мою мастерскую, ну хоть на один, два сеанса. Очень прошу. – Его рука при этом дрожала, но Стася не видела волнения Ивана Сергеевича. Взяв машинально карточку, Стася, не простившись, скрылась за дверью. Иван Сергеевич понуро поплёлся к калитке, а затем по улице, ещё не понимая, что случилось.

Надо было уезжать. Собрав все вещи и погрузив их в машину, Иван Сергеевич пошёл прощаться с Матрёной Тимофеевной.

- Вот, уезжаю. Простите, если что не так, Матрёна Тимофеевна.

- Бог с вами, Иван Сергеевич! Всё, всё так. Жалко, что уезжаете. Буду вас ждать на следующий год. Милости прошу.

- Спасибо. Хорошо работалось у вас. Обидно только, что не успел сделать главную работу.

Матрёна Тимофеевна понимающе улыбнулась.

- Не огорчайтесь, Иван Сергеевич, всё образуется, вот увидите. Что поделаешь! Нравы нашего городка ещё патриархальны, хотя и цивилизация уже постигла нас. Но всё это как-то дико и разухабисто.

- Вы о чём это? – встрепенулся Иван Сергеевич.

- Ну, будет, будет. Я о Настасье. Простите её. Ей, ох, как не сладко. Аркашка совсем потерял голову при таких деньгах. Барин и только.

- Да! Так вот в чём дело, - Иван Сергеевич посмотрел на Матрёну Тимофеевну.

- Дурость, да и только, Иван Сергеевич. Пройдёт вот ли? Не знаю. А Настю жалко. Уж больно хороша. Сами видите.

- Вижу, вижу. Грустно, что всё так получилось.

Жигулёнок выкатился из ворот и двинулся к московскому шоссе. Вокруг суетились дома, усадьбы, люди, пока Иван Сергеевич ехал по улицам городка, а затем дорога распрямилась, натянувшись тетивой, и помчала к далёкой Москве.

IV.

Первый снег упал на голую землю. Река ещё жила своей прошлой жизнью, но у берега острые ледяные зеркала с хрустом обламывались днём под лучами яркого солнца. Стася иногда спускалась к реке и бродила по берегу, оставляя следы на твёрдом насте. О чём думала? Что тревожило добрую душу?

- Ты совершенно стал другим, Аркаша? Что произошло? – и Стася с грустью заглядывала в глаза мужу.

- А что? Ты о чём, Стась? – бодро отвечал Аркадий и ухмылка не сходила с его красивого лица.

- Что с тобой делается? Посмотри. Помнишь, как нам было хорошо раньше? А?

- А разве сейчас плохо? – парировал Аркадий. Всё у нас есть и больше, чем всё. Посмотри. Ни в чём тебе нет отказу. Проси, что хочешь – сделаю. Денег у нас много. Можно позволить всё.

- Верни мне счастье, Аркаша. Верни любовь, верность.

- Ты опять о том. Ну, было по пьянке, прости. Но это для дела, понимаешь

- Что это за дела такие, Аркаша, когда надо лезть под юбку и ублажать баб?

- Да ты совсем не понимаешь, как добываются денежки!

- Неужели всё это правда, Аркаша, и стыда уже нет?

- Ну, завела старую пластинку. Есть, всё есть! Я же попросил прощения. Каюсь, - и Аркадий попытался обнять жену.

- Не трогай меня! Мне достаточно вчерашнего позора, когда ты, после своих гулящих насиловал меня. Просто кобель и только. Уйду от тебя! Постыло мне с тобой, - и Стася вышла из комнаты. Набросила платок, одела пальто и вон на улицу, к реке. Одиночество становилось её судьбой.

V.

Осенняя выставка в залах Кузнецкого моста открылась в конце октября. Как всегда, было много свежих работ. Залы светились золотой осенью пейзажей, натюрмортами осенних плодов, букетами различных цветов, скромной палитрой портретов. Иван Сергеевич неторопливо блуждал по залам, знакомясь с работами своих товарищей по выставке.

- Ванечка! Я думала, что сегодня не увижу тебя.

К нему, широко улыбаясь, шла Идель. Они обнялись и расцеловались, чем вызвали лёгкое удивление присутствующих посетителей в зале.

- А ты стал совершенно затворником, дорогой мой, - продолжала Идель, крепко держа его за локоть. – Что-то скрываешь от друзей? Не хочешь раньше времени обнародовать? Да?

- От тебя ничего не скроешь, Идель.

- Конечно! Я тебя знаю, порой лучше, чем ты сам знаешь себя. – Идель посмотрела в глаза Ивану Сергеевичу. – Видела твои две работы, очень хороши. Что-то новое появилось. Какая-то прозрачность, грусть. Так ведь?

- Тебе виднее. Ты ведь критик, и неплохой, как я знаю. Тебе виднее, - задумчиво произнёс Иван Сергеевич.

Идель, повернувшись к большому полотну известно го столичного художника, обратилась к Ивану Сергеевичу:

- Посмотри, Ванечка, Серёжа продолжает эксплуатировать свою тему. Вроде бы всё правильно, цвета взвешены, акценты на месте, но всё уже было. Жаль. Исписался, но держится молодцом.

- Зачем ты так, Идель? Серёжа талант. Ну, бывают повторы, но какие! Очень крепкая работа. Ты просто строга, хотя и права отчасти.

- Ладно о нём. О тебе хочется поговорить. Что с тобой происходит? После летней натуры ты совсем изменился. Не возражай, я вижу это по твоим пейзажам. Что с тобой, Ванечка? Уж не влюбился там?

- Брось, Идель! Не начинай эту тему.

- А почему, серьёзно, да?

- Смотри, Идель, идёт твой Воросин. Вот с ним и поговори о любви.

- Фу! Это пошло, Ванечка. Не дуйся на Воросина. Он ни в чём не виноват. Так решила я. А ты сам мне помог принять решение.

Воросин заполнил собой всё пространство, сжав в своих могучих объятиях и Ивана Сергеевича, и Идель, при этом радостно восклицая:

- Вот вы где, голубчики! Попались. Теперь я знаю о вашей тайной связи. Не отпирайтесь!

- Воросин, не будь примитивен, это уже не оригинально, - парировала Идель.

- Молчу, молчу, Деля! Прости. Иван, показывай свои работы, Идель мне все уши прожужжала о твоём успехе.

- Идель склонна к парадоксам, - опомнился Иван Сергеевич, - так что ты, Воросин, не принимай это всерьёз.

- А это мы ещё посмотрим, - продолжал Воросин и они направились к картинам Ивана Сергеевича. Стояли молча. Иван Сергеевич тоже смотрел на берег реки, ивняк, спустившийся к воде, серебристый туман, скрывавший лёгкую фигуру Анастасии, которая вот, вот должна появиться в этой тишине утра, полного радостных ожиданий. Казалось, что тень на воде уже видит это божественное существо, так свободно и естественно вступающее в лёгкие воды реки.

- Да! Идель права, - нарушил молчание Воросин, - что-то есть. Но, прости меня, Ваня, что-то не досказано. А что? Загадка.

- Признавайся, Ванечка, женщина? Да?

- Кто о чём …

- Ладно, потом скажешь. – Идель предложила перейти в другой зал, где были графические листы Воросина.

- Зачем, Деля, портить кайф от этого радостного утра, - взмолился Воросин, но Идель была решительна. Пять листов отличной графики Воросина были иллюстрацией к Генриху Манну, книга которого выходила к концу года в модном издательстве.

- Воросин, ты титан, отличная работа! – радостно воскликнула Идель, искоса посматривая на Ивана Сергеевича.

- Отличная, - вторил Иван Сергеевич, зная, что Идель и здесь искренна. А её вкус был безукоризнен.

- Спасибо, друзья! – радостно откликнулся Воросин. Но мне пора. В редакции ждут меня уже второй час, так что я покидаю вас. Иначе, книга выйдет без меня и моих работ.

- Иди, иди, мой рыцарь. Покоряй пространство. Жду тебя дома, - покровительственно прощалась с Воросиным Идель.

VI.

Когда Воросин растаял среди посетителей вы ставки, Идель предложила Ивану Сергеевичу поехать к нему в мастерскую, где, как она догадывалась, крылась разгадка картин Ивана Сергеевича.

- Покажи мне свои летние работы.

- Зачем тебе, Идель?

- Скрываешь, Ванечка? Ну, скажи?

- Ничего я не скрываю.

- Тогда покажи.

- Идель! Нет настроения.

- Я подниму тебе настроение, ты ведь знаешь, что я умею это делать и неплохо.

- Ты не меняешься, Идель. Тебе что, не хватает Воросина? Смотри какой титан и не только в искусстве.

- Не будь пошлым, Иван. Тебе это не идёт. Да, Воросин не чета тебе, особенно в постели. Он умеет удовлетворить женщину и делает это всегда и везде. И ушла я от тебя к нему именно по этой причине. Прости мои слабости. Люблю мужскую силу. А напоминать мне это каждый раз не надо.

- Да я ни к тому, Идель. Ты свободная женщина, волевая, нравишься мужчинам, отличный специалист, за тобой идёт слава, заслуженно. Что тебе ещё надо? А?

- Ты мне нужен. Я ещё твоя жена, по паспорту, хотя мы и не живём уже восемь лет. И всё ещё хочу тебе добра.

- Спасибо. – И они поехали в мастерскую Ивана Сергеевича.

И, конечно, Идель увидела там то, что хотела. Её, опытную львицу, поразило то откровение, которое сквозило в нескольких этюдах Ивана Сергеевича и особенно в двух портретах молодой женщины. Написанные на одном дыхании, они были признанием в любви и каким-то криком души о помощи в этом мире лукавства и пошлости. Иван был здесь весь. Это было то, за что она продолжала его любить. Боже правый, думала Идель, сколько восторга, тепла и восхищения раннему утру, молодой грации и ожиданию прекрасного. А это гибкое тело! А эти робкие движения и свободная грация, и глаза, и лёгкая улыбка, и чувственная плоть Евы, и кокетство и многое, многое, что рождается у тебя на глазах.

- Ты почему молчишь? – спросил Иван Сергеевич.

- Это прекрасно, Ваня! Кто эта молодая особа, так восхитившая тебя?

- Анастасия, - медленно произнёс Иван Сергеевич, - больше ничего о ней не знаю.

- Да … Больше и не нужно. Всё при ней. Особенно настроение, - задумчиво проговорила Идель.

Пили чай, говорили обо всём, но думали только о прекрасной Еве. Начало смеркаться.

- Тебе пора, Идель, я провожу тебя.

- А, что, ты меня уже выставляешь?

- Да, нет. Сиди. Мне с тобой хорошо. Что одному-то.

- А если я останусь у тебя. Завтра у меня лекции только к часу дня.

- Идель! К чему это. Да и Воросин будет ждать, волноваться.

- А я ему позвоню, что у тебя. К тебе он меня не ревнует.

- Да уж! Я ему не соперник. Так?

- Зачем ты. Не соперник! Ты мой муж, а он – любовник. Мы современные люди.

- Катись ты со своей моралью, Делька, - вспылил Иван Сергеевич и этим сделал ошибку. Именно его злость так нравилась Идель.

- Вот! Таким я тебя люблю! – обрадовалась Идель и пошла в ванную комнату переодеваться. Вышла в халате Ивана Сергеевича, одетым на голое тело, ходила по мастерской, распахивая полы и показывая нарочно длинные стройные ноги, красивую грудь и говорила, говорила, говорила.

- Я тебя сегодня затрахаю, дорогой мой. Сегодня мой день. Брось это настроение.

- Идель, ты просто безумна, - отбивался Иван Сергеевич, но всё получилось именно так, как решила Идель.

Спальня давно не знала таких схваток, сладких слов, восторженных признаний, обезумевших криков и чувственных стонов любви. Когда Иван Сергеевич, совершенно сраженный этими ласками Идели, наконец, к полуночи уснул, Идель, как полководец, выигравший сражение, решительно расхаживала по ночной квартире, сидела в ванной, плескалась водой и, прорвавшись в мастерскую, ту её часть, что так оберегал Иван Сергеевич, была сражена!

Откинув с мольберта, стоявшего ближе к окну, холщовое покрытие, она увидела почти готовую картину. С холста размером полтора метра на два на неё смотрела, улыбаясь, Ева. Её свободная поза властвовала над всем пейзажем. На дальнем плане голубой туман окутал прибрежные луга. Высокий ивняк, создавая интимность выбранному уголку природы, мерцал фоном, а тёплая вода нежно ласкалась к этому трепетному и живому телу. Тело было бесподобным! Идель молчала и только глаза её наполнились влагой. Вот, вот встанет солнце и растворит туман, и окрасит наготу Евы в розовые тона, но сейчас, бело-фиолетовые тона, уже готовые наполниться, источали свежесть и целомудрие. Боже, подумала Идель. Это прекрасно!

Выключив свет, Идель вернулась в спальню, легла и тесно прижалась к Ивану Сергеевичу.

- Ты гений, - шептала она и целовала спящего художника.

VII.

Предновогодняя суета захлестнула морозную Москву. Идель, как всегда, сколотила компанию для встречи нового года. По старым студенческим правилам - в складчину. Это, чтоб каждый чувствовал ответственность, говорила она. Воросин метался между редакцией и домом с поручениями Идели. Народу собиралось много, все старались попасть в круг, считавшийся престижным.

- Ванечка, мы ждём тебя, - звонила Идель Ивану Сергеевичу, - не опаздывай.

- Идель, приду, хотя отвык от больших компаний, - уверял Иван Сергеевич. – Что принести?

- Принеси «Басскин Робин», порций десять. Идёт?

- Хорошо, Идель, принесу. До встречи!

Морозный воздух, праздничная атмосфера настроили Ивана Сергеевича на весёлый лад. Он быстро справился с заданием Идели, прихватив дюжину разных сортов мороженого. Взглянул на часы, время ещё было. Не спеша пошёл к дому и, поднявшись на свой последний этаж, просто обмер: на ступеньке, у дверей квартиры, где была его мастерская, сидела Ева и мило улыбалась ему.

- Анастасия!? Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли?

- Вы же приглашали меня позировать, вот я и приехала. – Она протянула ему карточку с его адресом.

- Вот здорово, Анастасия! Я рад! Лучшего новогоднего подарка и придумать нельзя. Просто чудо, какое-то чудо!

- А я так волновалась, Иван Сергеевич. Думала, что забыли о своём приглашении.

- Ну, что вы, Анастасия. Я так рад!

Прошли в квартиру. Иван Сергеевич метался, раздевая шубу Анастасии. Пакет с мороженым при этом он не выпускал из рук. Затем, заметив это, сконфузился.

- Вот, балбес, надо положить пакет в морозилку.

Анастасия рассматривала жилище художника. Её щёки пылали от волнения и от этого она была ещё привлекательней.

- Я оставила свои вещи в камере хранения.

- Ничего, завтра заберём их, - воскликнул Иван Сергеевич. – Будьте, как дома, Анастасия. Я очень рад.

- Свалилась к вам, Иван Сергеевич, как снег. Неожиданно. Так?

- Так, так, Анастасия. Но приятно! Какой же новый год без сюрпризов!

Раздался звонок телефона и Иван Сергеевич поднял трубку.

- Ванечка, как ты? – услышал он голос Идели.

- Всё хорошо. Только вот, видимо, не смогу быть в компании. Знаешь …

- Ты это брось, - Идель повысила голос, - твоя самодеятельность ни к месту. Будут все, учти.

- Хорошо, - ответил Иван Сергеевич, - и быстро положил трубку.

- Вам нужно уходить, Иван Сергеевич, - улыбнулась Стася, - не волнуйтесь, я посижу, посмотрю телевизор. Мне это привычно, так что всё хорошо.

- Это как так, одна? Нет! Дудки! Вместе и в компании! – вдруг проснулся Иван Сергеевич.

- Нет. У меня нет наряда, туфли в сумке оставила.

- Да зачем вам наряд, Анастасия! Вы и так уже нарядны. А туфли – сейчас купим! Одевайтесь.

Магазин « Москва» уже закрывался, когда Иван Сергеевич и Стася вышли с покупкой.

- Вот, Анастасия, будем встречать новый год вместе. Хорошо-то как!

- Хорошо, - вторила ему Анастасия.

Иван Сергеевич хотел ещё спросить о доме, делах, но понял, что это будет бестактно, и промолчал. Стася благодарно смотрела ему в глаза, а он понимал, что не всё у молодой женщины ладно, но не спрашивал. Там будет видно, подумал он.

- Спасибо вам, Иван Сергеевич! - Смущаясь, промолвила Стася. – Я так волновалась, но сейчас всё хорошо, Боже, как хорошо! – Глаза её заблестели, и она отвела взор.

- А где вы работаете? Покажите мне.

- Анастасия, обязательно всё покажу, потом. А вот сейчас нам надо уезжать. Нас уже ждут.

- Вас!

- Нет, нет. Нас! И это сейчас самое главное. Собираемся, чтобы успеть к встрече нового года.

- Хорошо, Иван Сергеевич. Надеюсь, что вы знаете, что делаете?

- Знаю, милая моя! И очень хорошо.

Гости разбрелись по всей квартире. Царило оживление и ожидание необычного, какое бывает всегда перед встречей нового года. Собрались все, не было только Ивана Сергеевича. До нового года оставалось минут тридцать.

- Предлагаю проводить старый год, - вдруг воскликнул Воросин и двинулся в гостиную, где праздничный стол уже ожидал гостей.

- Воросин, не спеши, ещё не все собрались, - осадила его Идель. – Подождём Ивана, он сейчас придёт и сядем за стол.

- Нет проблем! Подождём, Деля, - согласился Воросин и занялся гостями. Но Ивана Сергеевича всё не было. Стали усаживаться за стол, меняться местами, открывать бутылки и весело переговариваться.

- Друзья! Шампанского в бокалы, - предложила Идель. Послышались выстрелы, полилось искристое золото и потекло ожидание такого знакомого боя часов. За пять минут до заветного времени раздался звонок в дверь.

- Это, конечно, Иван, - поспешила на звонок Идель.

- Поторопись, Деля! – взволновано пробасил ей вслед Воросин.

В распахнутую дверь, с большим букетом цветов и в сопровождении раскрасневшейся от мороза прелестной Анастасии, буквально ворвался Иван Сергеевич.

- Фу-у! Это тебе, Идель. Не опоздали? Знакомься – это Анастасия!

- Догадываюсь, Ванечка. Проходите, Анастасия. Вы словно дед Мороз и Снегурочка, - глаза Идели выражали неподдельное удивление и любопытство.

- Идель, подробности потом, вот-вот будет двенадцать, давай за стол, - раздевая шубу Анастасии и помогая ей снять сапожки и одеть туфли, предупредил вопросы Иван Сергеевич.

- Конечно, Иван, и быстрее. Гости уже заждались.

Радостные приветствия и удивленные взоры на появление Ивана Сергеевича и Стаси были прерваны в это время звоном курантов. Все дружно встали и ответили звоном бокалов, поцелуями, радостными и добрыми взглядами.

- С новым годом. Анастасия. С новым счастьем, - Иван Сергеевич поцеловал в щёку Стасю, та ответила ему робкой улыбкой и смущением.

- Так нельзя, Анастасия, - подошедшая к ним с бокалом Идель, чокнулась с Иваном Сергеевичем, обняла его и крепко поцеловала в губы.

- С новым годом, Ванечка! А теперь вы, Анастасия. – Румянец на щеках Стаси стал ещё гуще, глаза засветились лукавым огнём, она, протянув бокал, снова чокнулась с Иваном Сергеевичем, отпила глоток, поставила бокал и, взяв голову Ивана Сергеевича в обе руки, три раза поцеловала его в губы, приговаривая каждый раз: с новым годом! С новым годом!

Идель обалдела. Эта девчонка пойдёт далеко, подумала она. А хороша как! Недаром, Иван потерял голову. Надо будет ею заняться.

- А теперь со мной, Анастасия, - пошла в атаку Идель.

- С новым годом! – женщины расцеловались. Новый год начинался загадочно.

VIII.

Небольшой зал Союза художников на Беговой был полон. Гардероб ещё не работал и пальто, шубы, куртки просто скидывали на стулья, стоявшие в помещении запасника. Атмосфера была праздничной, все возбуждены и пребывали в предвкушении необычной рождественской встречи. Зал открылся после продолжительного ремонта.

Идель, не отпуская руки Стаси, решительно проталкивалась сквозь ряды многочисленных знакомых и малознакомых художников, через улыбки, возгласы, приветствия и проявление возбуждённого интереса. Остановившись, наконец, в кругу председательствующего, высокого, седеющего мужчины с явно нетрезвым взглядом масляных глазок, она, ещё раз потянув за руку Стасю, ввела её в круг.

- Идель Борисовна! – набросился на неё председатель, широко улыбаясь. – Рад вас видеть! Познакомьте меня с этой прелестной дамой.

- Анастасия! Рекомендую вам, Илья Решетов, наш председатель, хороший художник, любитель коньяка и женщин, - иронично произнесла Идель. – Но его не следует опасаться. Он верный поклонник красоты!

- Боже, как вы правы, Идель, - умиленно пропел Решетов, целуя руку Стасе. Затем, обняв Идель, поцеловал её в обе щёки. – Как к иконе! – лукаво заметил он.

- Понимаю! – парировала Идель, - новое лицо и сразу же измена. Однако, я не ожидала от тебя, Решетов. А что говорил недавно? А что обещал? Ещё и сутки не прошли, а он уже остыл.

- Идель! Вы и только вы владычица моего сердца! Но, ум так непостоянен, но глаза так всеядны, грешен, грешен!

- Поздравляю тебя, Решетов! Хорошо поработал. Вот какую выставку соорудил. Ну, показывай, - и Идель пошла вдоль экспозиции. Решетов делал краткие пояснения, но это касалось только Стаси, ибо Идель знала всё и всех.

Выставка была очень сильная и Идель радовалась этому. Особенно знакомым работам академиков, так редко выставляющихся в последнее время.

Затем весёлое застолье в помещении администрации, только особо приближённых. Стася была в центре внимания и ей это нравилось. Какие хорошие и добрые люди, думала она. А как добры друг к другу, как приветливы. Сколько внимания и заботы мне. Боже, как хорошо.

- Жаль, что Ванечка не выставил свою Еву, - вдруг воскликнул Решетов. – Говорят, что очень сильная работа. Сам не видел, но верные люди говорили.

- А, кто это верные? – встрепенулась Идель и посмотрела в глаза Решетова. – Насколько я знаю, никто не видел этой работы.

- Слух, Идель, слух опережает мастера. А я верю, Ванечка всё может, - и лукавый Решетов повернулся к Идели с немым вопросом. И выиграл.

- Ну, если слух, то должна сказать, что верный. Верные люди не обманывают, Решетов. Думаю, что на весеннюю – выставит. Будет на что посмотреть! Кстати, модель среди нас.

Все дружно повернулись к Стасе. Она, под взглядами профессионалов, покраснела.

- Да - а – а! – Решетов встал. – Тогда всё понятно! Ах, да Иван – царевич! Какую белую лебедь завоевал.

Идель торжествовала! Стася невнятно отвечала на многочисленные вопросы присутствующих, но постепенно её волнение прошло. В конце вечера она чувствовала себя прекрасно и прятала в сумочку визитные карточки потенциальных поклонников её красоты.

- Смотри, голову не потеряй, - напутствовала её Идель, а сама наслаждалась произведенным эффектом.

Возвращались в такси. Идель молчала и крепко держала руку Стаси.

- Идель Борисовна, - обратилась Стася к Идели, а о какой картине вы говорили?

- А разве Иван тебе не показал? Нет?

- Нет. Он только делал наброски головы. Но это всё недолго. Как он сказал – этюды.

- Похоже на Ивана. Пока не допишет, никому не покажет. Попроси его. Картина должна быть хороша!

У дома Ивана Сергеевича такси остановилось.

- Не буду мешать. Привет Ивану. Приходи завтра к нам.

- Хорошо, - весело ответила Стася и упорхнула в подъезд.

- И Ивана прихвати с собой, - раздалось за Стасей.

IX.

Февраль примчался лёгким морозцем и снежной кутерьмой. Стася привычно хлопотала по хозяйству и вела дом. А дом художника был полон неурядиц, запущен и требовал восстановления элементарного порядка. Это было знакомо Стасе. И Иван Сергеевич совершенно счастливый радовался преображению своего жилища.

- Вы просто прелесть, Анастасия. – восклицал он в те недолгие минуты, когда появлялся из своего затворничества в мастерской. – Вы преобразили этот дом. Сколько в нём появилось тепла и уюта! Я так благодарен вам.

- Иван Сергеевич, - Стася посмотрела на Ивана Сергеевича, который торопливо пил чай, но, видимо, был во власти своих дум. – Покажите мне «Еву».

Иван Сергеевич не донёс чашку с чаем до рта, застыл и обратил своё лицо к Стасе.

- А вы откуда знаете о «Еве»?

- Все говорят о ней. Вот и Идель прозрачно намекает, что это превосходная работа.

- Идель? – Иван Сергеевич удивился. Затем, вспомнив что-то, махнул рукой и засмеялся.

- А, догадываюсь!

- Так покажите, да?

- Да, Анастасия, теперь покажу, думаю, что работа уже готова. Очень волнуюсь. Сколько сил отдал ей, но рад, по-моему – получилось, что хотел. А, впрочем, сами решите.

Он повёл Стасю в мастерскую. За всё время пребывания в квартире, Стася была здесь впервые. Запах красок, холсты, картины по высоким стенам, рабочий беспорядок – всё удивило Стасю. Но когда Иван Сергеевич снял холщовое покрывало с мольберта, Стася обмерла. То, знакомое ей, состояние радости и покоя, единения с природой, лёгкая прохлада туманного утра и свежие запахи ивняка ворвались в мастерскую. На неё, робко улыбаясь и немного смущаясь своей наготы, смотрела Ева, проснувшаяся вместе с утром, вступающая в воды реки, полная надежд и желаний. Сиреневатое тело просто светилось восторгом земного бытия Лукавые глаза таили тайну и восхищение. И в тоже время это была она, Стася, в своём откровенном и естественном порыве естества.

- Как здорово! – вырвалось у Стаси. – Идель права, вы настоящий художник. Я так рада за вас, Иван Сергеевич!

- А я за вас, Анастасия. Вы просто рождены для искусства. Мне хочется писать и писать вас.

- Вы будет выставлять эту картину на весенней выставке? – с интересом спросила Стася.

- Наверное, - подумал Иван Сергеевич, - пожалуй буду. Хочу удивить кое-кого. Буду! – твёрдо пообещал художник, - а вот у меня возникла идея сделать большую работу. Поможете мне?

- Я? Конечно, помогу, а как?

- Да, очень просто – позируйте мне. Задумал картину. Если поможете – будет ещё лучше этой. Боже, у меня уже руки чешутся. Вот только холст привезут, натяну его, загрунтую – начнём.

- Начнём, Иван Сергеевич! – весело подхватила Стася.

В начале февраля, когда все приготовления были окончены, и огромный холст одиноко белел, заполняя собой всё пространство мастерской, Иван Сергеевич обратился к Стасе:

- Вот настал день, которого я ждал и боялся долго. Надо начинать новую работу.

- Так, что я должна делать?

- А ничего, Анастасия. Только раздеться и лечь на это ложе. Оно, конечно, немного жестковато, но так нужно. Линия тела должна быть динамичной.

- Раздеться? – Стася немного замялась, но потом решительно направилась к ложу.

- Раздевайтесь, я уйду, не буду мешать вам, а когда будете готовы, позовёте меня, - и Иван Сергеевич оставил Стасю одну.

В душе у Стаси бушевали противоречивые чувства. Она машинально сбрасывала одежды И только «Ева», стоявшая в углу мастерской, как бы успокаивала её, говоря, что всё будет хорошо, что красота и молодость - залог прекрасного, радостного, целомудренного - смысла и содержания нового полотна. Стася успокоилась. Обосновавшись на импровизированном ложе, она облокотилась на атласные подушки, подпёрла голову рукой, повернулась к двери в мастерскую и позвала Ивана Сергеевича.

- Боже! – воскликнул Иван Сергеевич, - вот так, именно так, непринуждённо, свободно, но с вызовом и интересом! Вы угадали то, что я хочу. Вы просто чудо, Анастасия! – Он подошёл к холсту и замер перед ним. Сейчас, как показалось Стасе - он ничего не видел. Прошла минута, другая и работа началась.

X.

- Тебя, Анастасия, просто так в гости не дозовёшься. Чем это ты так занята? Знаю, что по хозяйству хлопот много, особенно в доме художника. Однако, могла бы и заглянуть ко мне, - Идель внимательно посмотрела на Стасю.

- Да, знаете, дел действительно много.

- Признавайся, Иван совершенно замучил тебя этюдами, да?

- Нет, нет, - поспешно возразила Стася, и по тому, как она это сказала, Идель поняла, что уже делается новая работа.

- А что же пишет сейчас Ванечка? – тон Идели стал ласковым, слова медовые.

- Да-а-а, почти ничего. А, впрочем, я не очень знаю. Вы спросите у него, - робко отвечала Стася. Но Идель уже поняла, что она угадала, и что действительно делается что-то с участием Стаси.

- Ладно, ладно, - примерительно пропела она, спрошу, спрошу. - Только он ведь не ответит. Ты это и сама знаешь. Пока не сделает, не ответит. Большое полотно?

- Думаю, да, - потупилась Стася.

- Не буду, не буду больше. Ваня – талант. Я ему верю. Он напишет что-то особенное. Как ты думаешь?

- Уверена! - встрепенулась Стася.

- А на весенней выставке будет выставлять «Еву»?

- Будет, будет! – уже весело подтвердила Стася.

- Ты уже видела «Еву», она готова?

- Да, Идель Борисовна, готова, - и Стася загадочно улыбнулась.

Странные отношения складывались у Идели с Иваном Сергеевичем. Расстались они лет восемь тому назад. Идель ушла к Воросину, не скрывала, что ушла к мужику, что его мужская сила прельстила её. Жила с ним легко. Но чувства к Ивану Сергеевичу не остыли. Понимала, что Иван – это талант, со своим мироощущением, необычным взглядом на вещи. Вот и сейчас, видя, как эта молодая и красивая женщина вошла в жизнь Ивана, она понимала, что всё это не просто, что ей не очень легко, но, главное – увидела, нет, нет, почувствовала хорошего, талантливого, радостного человека. И не ошиблась. О! В Идели проснулась женщина. Он ещё мой муж и я имею все права! Но, затем, трезвость ума – вот дура, они решат всё и без тебя! Однако, и Анастасия не проста! Нет, нет, что-то будет. Просто так не отдам его. Посмотрим ещё, чья возьмёт. Что из того, что молода. А мой опыт? А напор в делах? Ещё не известно, что здесь главное. Так что, милые голубки, ещё не вечер!

- Прости, хорошая моя, - Идель обняла Стасю за плечи и увела в гостиную. Весь вечер они щебетали, как лучшие подруги, пили кофе с Амаретто, и говорили о Иване Сергеевиче.

- Ты знаешь, Анастасия! – вдруг встрепенулась Идель, - а ты появилась у нас почти сказочно!

- Это как же, Идель Борисовна?

- Фу, не называй меня так. Просто Идель! Мы же подруги, да?

- Да, Идель Бо…, просто Идель!

- Давай на ты, так удобней, а?

- Давайте, Идель …

Идель налила две рюмки коньяка и предложила Стасе выпить на брудершафт. Та с радостью согласилась. Они выпили, обнялись и крепко расцеловались в губы. Господи, подумала Идель, целуя Стасю, а губы-то какие сладкие, а как хороша! Что это в голову мне ударило, коньяк или обаяние этой девочки? Второе, видимо, сказала себе Идель и ещё раз поцеловала Стасю в губы.

- Теперь навсегда, Анастасия, как в хорошей сказке. К примеру – Золушка! Я помню: в двенадцать, с прекрасным принцем, с оставленной дома каретой, помнишь тыкву, которую привёз Иван? Выбирали вы вместе, так ведь? Не отвечай, знаю. С туфелькой, даже двумя туфельками. И сам принц тебе одевал. Но главное – ударили часы двенадцать и всё … Нет, нет, не пропало! Это современная сказка. А осталось у тебя в жизни и продолжает быть! Вот так!

- Ты почему молчишь, а?

- Слушаю тебя, Идель! Складно ты говоришь. А и верно, что так. Только не совсем. Вот иногда думаю, что пробьют часы, сколько не знаю, и всё кончится. И надо будет возвращаться к своим думам, делам и постылому мужу, к той, дурной жизни.

- Расскажи о себе, - заинтересовалась Идель.

- Нет! Нет у меня прошлого, а вот будет ли будущее – не ведомо. Так что - только настоящее и всё.

- И это немало, Анастасия.

- О, да, Идель, и я очень тому рада. – Подруги обнялись.

Залы весенней выставки, открытые для приглашенных, были переполнены. Все были здесь. Такое бывает редко, и поэтому радостная атмосфера встречи друзей и товарищей по цеху царила везде. Иван Сергеевич, сопровождаемый Стасей, сразу направился на второй этаж. В центре зала на высокой стене перед толпой онемевших зрителей, во всей красе своего обнажённого тела, раскрывая красоту земного чувства, жизненного бытия, представала «Ева». По толпе возле неё, Иван Сергеевич уже радостно почувствовал, что удалось передать те, почти неосязаемые восторги чувств. Стася, как заворожённая, снова и снова смотрела на «Еву». Кто-то взял её за локоть.

- Ну, что, детка, поздравляю! Действительно – хороша! Ах, да Иванушка!

- Идель, рада тебя видеть!

- Ты посмотри на лица. Такое не сыграешь. Это – подлинно. Успех Ивана несомненен!

Стася поискала в толпе Ивана Сергеевича и, увидев его, стоящего поодаль, улыбнулась ему. Он ответил ей счастливой улыбкой.

XI.

Решетов на правах хозяина верховодил за столом. Окна веранды были открыты и тёплый ветерок, играя лёгкими занавесками, проникал в широкое пространство веранды.

- Друзья! Предлагаю тост за очаровательную Анастасию, прародительницу «Евы», так возвысившую нашего Ивана, - и Решетов, выйдя из-за стола, пошёл с рюмкой к Анастасии.

Та, смутившись, встала ему навстречу и протянула свою руку.

- За вас, прелестница, за вас! – Решетов чокнулся и смачно выпил. Гости присоединились к этому тосту.

- Несомненно, это успех Ивана Сергеевича, -послышался голос Аляпьева, известного критика. - Но хочу заметить, что очень много недосказанного. Надеюсь, что Иван Сергеевич пояснит нам свой замысел.

- Пояснит, пояснит, Аляпьев, - вмешалась Идель. – Но не думаешь ли ты, что сейчас время диспута? Ну, нет, если ты не понял, то это за гранью понимания. Только чувства!

- Идель Борисовна, я уважаю ваше просвещённое мнение, однако, хотелось бы узнать истину из первоисточника. Ну, ты крута, Идель, вмешался Решетов, или война до победного конца, да?

- Ванечка, не смей с ним говорить! Он невежда в женских образах! Ему только жанровые сцены, производственные отношения соцреализма да широкую натуру природы с лесочками, кустиками, всеми этими слюнями. Здесь он герой!

- Вот ещё! Надо очень. Он и сам знает о себе. Так что это только подтверждение факта. Так ведь, Аляпьев?

- Молчу, молчу, Идель Борисовна, - сконфузился Аляпьев, - но хочу заметить, что эти пустяки, как вы изволили выразиться, и создали благоприятный фон модели и подчеркнули её связь с природой, матушкой природой.

- Тут ты прав, добавить нечего, - оборвала спор Идель и предложила выйти в сад. Все дружно встали, и компания разошлась по саду.

Решетов, отыскав Стасю в обществе Идели, обратился к ней:

- Анастасия, хотите посмотреть мои работы?

- Да! – ответила Стася заинтересовано.

- Только ты не очень, Решетов! Знаю твои тайные желания, - посмотрела Идель в глаза Решетову и продолжала, - эта девочка наша, понял?

- Разумеется, Идель Борисовна, только искусство! Только радостное вдохновение, - смеясь ответил Решетов и увёл Стасю в дом.

В большой зале второго этажа царил радостный праздник обнаженного женского тела. Стася, не отрываясь от многочисленных портретов, обходила залу.

Заметив интерес Стаси к работам, Решетов спросил:

- Вам нравится, Анастасия?

- О да! Как это всё прекрасно! Вы просто волшебник!

- Ну, вы преувеличиваете мои скромные возможности, Анастасия, - Решетов взял Стасю за руку, заглянул в глаза и продолжал:

- Вот если бы вы согласились на несколько сеансов?

Он замолчал и масляными глазками посмотрел на Стасю.

- Ну, что вы! Сейчас никак нельзя, - Стася осеклась и продолжала рассматривать портрет молодой женщины за утренним туалетом.

- А почему? – Решетов пошёл в атаку. Его рука легла на талию Стаси. Разве вам не хочется иметь подобный портрет? А?

- Хочется, но сейчас нет времени. Много работы, - она сняла руку Решетова и решительно направилась к двери.

- Ну, ну, я не тороплю вас, Анастасия. Когда будете свободны, с удовольствием напишу ваш портрет, - примирительно продолжил Решетов, догоняя Стасю. Уже внизу, на воздухе, Стася увидела задумчивого Ивана Сергеевича и подошла к нему.

- Анастасия, - обратился к ней Иван Сергеевич, - что с вами?

- Ничего, ничего, пройдёт, Стася взяла Ивана Сергеевича за руку. – Проводите меня к реке.

- Хорошо, Анастасия. Я и сам уже хотел подойти к воде, - и они спустились к реке.

- Вы видели работы Решетова, Иван Сергеевич?

- Да, видел. Хорошие работы. Он большой мастер. Любит писать женщин. Ню – его конёк. Здесь он весьма изобретателен. Однако, по мне, много эротического чувства, что, впрочем, не снижает меру таланта.

- А что он за человек?

- Неплохой человек, Анастасия. Но очень любит женщин. Часто голову теряет из-за них. Увлекающаяся натура. Вы об этом хотели узнать? Да?

- Мне тоже так показалось, Иван Сергеевич. Давайте уйдём, что-то я устала. Да и непривычно мне здесь.

- Понимаю, Анастасия! Уйдём по-английски, вот так вдоль реки, а там, вернёмся к машине. Идёт?

- Да, да обрадовалась Стася и благодарно посмотрела в глаза Ивану Сергеевичу.

XII.

О чём думает этот человек? Что его волнует, кроме своей работы? Вот как увлечён, ничего не замечает. Да видит ли он меня? Или только модель?

- Вы о чём задумались, Анастасия?

- О вас, Иван Сергеевич.

- Обо мне? – Иван Сергеевич прервал работу и вышел из-за холста. Отложил палитру, кисти, вытер полотенцем руки.

- Пожалуй, на сегодня всё. Что-то не получается задуманное. Подождём. – Иван Сергеевич улыбнулся Стасе. А Стася, как будто не слышала его и продолжала находиться в образе.

- Я вам совершенно безразлична? Да?

- Нет, нет, - поспешил Иван Сергеевич, - напротив, вы мне очень не безразличны, Анастасия.

Стася улыбнулась.

- О, это почти признание. Признание художника своей модели? Или…

- Анастасия! Вы прекрасны! – Иван Сергеевич посмотрел на Стасю.

- А я думала, что вы и не мужчина. Хорошо, что я ошибалась! Возьмите меня! – и Стася, встав с лежанки, подошла к сидевшему напротив Ивану Сергеевичу. Иван Сергеевич подхватил нагую Стасю на руки. Целуя в жаждущие губы, понёс в спальню. Она, обняв его за шею, страстно отвечала его поцелуям.

Как прекрасны объятия человека, чувства к которому так долго зрели. Нет, нет! Это не минутное желание плоти. Как нежны эти объятия, как непосредственны признания в любви, вспыхнувшей в то божественное утро ещё тогда, зревшей, дремавшей так долго в ожидании этого часа. Эта молодая стать, знакомая до мелочей, осязаемая глазами, сейчас в счастливом порыве властвует реально и чувственно.

- Я так долго ждала этого, - шепчут губы Стаси.

- Молчи, молчи, радость моя! Как прекрасно твоё тело, как я счастлив, - и Иван Сергеевич ещё крепче обнимает молодую женщину.

Волна желания стремительно понесла их в неизведанные ещё просторы, где были только они, двое, где, почти в нереальном мире чувств, слова любви вырвались из счастливых душ, а тела сливались в едином порыве.

- Господи, как хорошо! – шептала Стася, отдаваясь своему чувству. - Почему ты так долго не замечал меня?

- Прости, девочка моя! Дурак и всё! Но, Боже, счастливый дурак! Ты воскрешаешь меня, - и счастливая волна снова уносит их на вершину желаний.

- Ты мой принц! – ласково шептала Стася. – Только не теряй меня, Ванечка. Я без тебя пропаду. Скоро пробьют часы, но я хочу остаться с тобой.

- Ты о чём, Анастасия? – спрашивал удивленно Иван Сергеевич.

- О счастье, о счастье, мой любимый, - и Стася ещё крепче прижималась к нему.

Мир наполнился светом, тени исчезли, возвышенное состояние душ преобразило всё вокруг. Работа двигалась быстро и радостно. Стася чувствовала себя в прекрасном образе так любовно создаваемом Иваном Сергеевичем.

- Я так счастлив, Анастасия! – признавался Иван Сергеевич Стасе.

- И я, Ванечка! Боже, как хорошо! Давай уедем куда-нибудь. Сделай перерыв. Ты совсем не отдыхаешь.

- Нет, нет, радость моя! Не могу, хочу дописать, подожди ещё немного. Кажется, всё получается!

- А можно посмотреть?

- Ну, не хочется показывать недописанного. Пойми.

- Хорошо, хорошо! Потом сам скажешь, когда можно будет.

- Потерпи, осталось чуть-чуть. Будет неплохо, думаю. Вот только это «чуть-чуть» схватить и передать.

- У тебя всё получится, хороший мой. Я верю в тебя!

Но это «чуть-чуть» затягивалось. Как-то после очередного сеанса, позвонила Идель.

- Затворники, совсем пропали! Ну, как там у вас?

- Всё хорошо, Идель, работаем.

- Наверно, уже виден результат? Да?

- Не знаю, Идель. Ты спроси об этом Ивана Сергеевича.

- Так он не скажет, пока последний мазок не положит. Так ведь.

- Так, так, Идель.

- А ты бы зашла к нам, пока он мается со своей ню. Приходи вечером. Хочу тебя видеть. А?

- Даже не знаю, Идель.

- Ты, Анастасия, это брось. Так не отвечают подруге. Жду тебя. Всё. – Идель положила трубку. Стася, подумав, решила навестить Идель вечером. Вот где все новости. Интересно, как там она?

- Что-то случилось, да? – взгляд Идели был любопытен и проницателен.

- Ничего – натурально ответила Стася. – А что?

- О! Мы уже имеем секреты от подруги? Да?

- Ты о чём, Идель?

- А я о том, что ты не умеешь скрывать ничего. Посмотри в зеркало. Ты же просто цветёшь, а глаза! Нет, меня не обманешь. – Голос Идели стал низким, речь медленнее. Спишь с Иваном, да? Я этого ждала.

- Я люблю Ивана Сергеевича, Ванечку, - Стася посмотрела прямо в глаза Идели. – И он меня любит.

- Тебя не любить! Да ты сама не знаешь себе цену. Но Иван! Просто гигант. Ну, надо же! Поздравляю, - и Идель привлекла к себе Стасю и звонко поцеловала в губы. – Ну, дай Бог тебе, дай Бог!

Вошёл Воросин и нежно поцеловал руку Стасе.

- Воросин! А наш пострел везде поспел. Слышишь?

- Да, Деля, ты о чём?

- Иван-то увёл всё-таки Анастасию, вот о чём.

- Да! Поздравляю, Анастасия! – Воросин ещё раз галантно приложился к руке Стаси.

- Так по этому случаю стоит выпить, - Идель поставила на столик фрукты, принесла две бутылки. – Что будем пить?

- Деля! Я пас. Надо окончить работу, завтра в редакцию, - Воросин извинился и ушёл в кабинет

- Давай, подруга, коньячку. Дело всё-таки стоящее.

Столько, как в этот вечер, Стася ещё не пила. Идель была в ударе, но Стасе показалось, что её что-то волнует, что – не могла понять, да и выпивка туманила сознание.

- Идель, хватит. Мне пора.

- Сиди. Куда ты пойдёшь в такую поздноту? Оставайся. Позвони Ивану, что остаешься. Идёт?

- Нет, нет! Ванечка будет волноваться, выпалила Стася.

- А! Ванечка! – и Идель позвонила. - Иван? Здравствуй! Анастасия у меня. Мы здесь немного погуляли, так что она остаётся. Ну, не будь сатрапом. Передаю. – Она передала трубку Стасе.

- Ванечка! Всё хорошо. Идель предлагает остаться. Ладно. Завтра обсудим. Всего хорошего, милый! - Стася вернула трубку Идели.

- Твоя взяла, Идель! Довольна?

- Признаться, да! Вот и поговорим, время будет. Что-то я не в себе. Хочешь покурим? Травка свежая.

- Ты что, Идель!

- Не шуми! – Идель прикурила и глубоко затянулась. Пауза длилась несколько минут. Невидящие глаза Идели смотрели в пространство. Она не замечала Стасю. Потом медленно, с расстановкой прошептала:

- Не отдам его тебе! Нет, не отдам, - и закрыла глаза.

XIII.

Аркадий появился неожиданно. На звонок в дверь, Стася откликнулась, ожидая возвращения Ивана Сергеевича. Когда же она открыла дверь, то обомлела.

- Аркаша? Как ты меня нашёл? Ну … проходи.

- Да очень просто! Ты стала уже известная в некоторых художественных кругах, - Аркаша взял небрежный тон, хотя сам очень волновался. - Наши партнёры помогли. Они спонсируют выставочный зал на Беговой. Вот через них и узнал, где ты прячешься.

- Ничего я не прячусь! Я просто живу здесь и всё.

- Не пора ли домой, Стася? Ну, погуляла, хватит. Я сделаю вид, что ничего не произошло. Буду, великодушен к тебе. Чего не бывает в жизни! Я всё- таки тебе муж, продолжаю любить тебя, без тебя мне плохо!

- Вот уж не поверю! Да и не хочу об этом. Я ушла, и дороги назад нет. Ты сам помнишь нашу жизнь. Как меня насиловал пьяным, помнишь, а? А как с женщинами на работе гулял, забыл? А я помню и не хочу такой жизни.

- Стася, всё помню. Прости. Ну, было. А сейчас всё по другому у нас будет.

- Не будет, Аркаша. Прошла любовь. Ты сам её прогнал.

- Так я тебя верну силой! Ты не знаешь, на что я могу решиться. Ты – моя! И предупреждаю, жду ещё неделю, а там увидишь!

- Ты, что, Аркаша, угрожаешь мне, - Стася улыбнулась. – Да что ты можешь? Ну, заработал денег шальных. Ну, стал крутым в делах. Но я-то тебя хорошо знаю, ты просто жалкий человечек, без характера! Тебя любой поманит за деньги, ты и поползёшь. – Стася раскраснелась, подошла ближе к Аркадию. – Ну, возрази мне. Какую любовь променял на деньги! Как я тебя любила! А сейчас – постылый! Уходи! Уходи сейчас же. Не хочу тебя видеть, - и Стася распахнула входную дверь.

- Так я жду неделю, запомни! – Аркадий гордо вышел. Стася разрыдалась. Всё, что так долго копилось в её душе – вырвалось с этими слезами.

Иван Сергеевич привлёк к себе Стасю.  - Прости, родная, задержали дела. Как я рад снова тебя видеть! А что так грустны глаза? А?

- Да, нет, ничего, это тебе показалось, хороший мой, - Стася прижалась к Ивану Сергеевичу. - Я тебя ждала. Пообедаем, да?

- Да! Очень проголодался.

После обеда Иван Сергеевич закрылся в мастерской. Картина была почти готова. Но что-то ещё волновало художника. Рано, надо ещё поработать,- повторял себе Иван Сергеевич.- А, вот увидим.

- Анастасия, - позвал Стасю Иван Сергеевич, открыв дверь в мастерскую.

- Иду, иду, - Стася прошла в мастерскую и увидела, что холщовое покрывало, всегда закрывавшее картину, отброшено.

- Вот! Хочу показать тебе, что вышло, - Иван Сергеевич за руку повёл Стасю и они остановились перед холстом.

На Стасю смотрела полная жизни и радости молодая женщина, так естественно откинувшаяся на атласные подушки и подпирающая свою голову рукой. Это была, несомненно, любящая женщина, полная внутреннего восторга и того, еле ощутимого вызова окружающим, какой бывает у любимой женщины. Её свободная поза была настолько естественной, что рождала восхищение, а внутренний мир подчёркивал индивидуальность. Композиционное построение, отвечающее динамичности, было совершенно. Выражение лица красавицы источало привлекательную и покровительственную ироничность, лёгкое озорство и непосредственность чувственного восприятия. Интимность обстановки создавала еле осязаемую ауру любовного ожидания. Тело дышало! Тени и полутени свободно гуляли по живой плоти, создавая ощущение теплоты и затаённого дыхания. Она ждала, полностью отдавшись этому предвкушению ожидаемой встречи.

- Как прекрасно, Ванечка! – вырвалось у Стаси.

- Мне тоже нравится, Анастасия. Хотел доработать, но не буду. Пусть всё остаётся так!

- Ты любишь меня? Да! Ты любишь! Я это вижу, - шептала Стася, обнимая Ивана Сергеевича.

- Люблю, Анастасия! Это – твоя картина. Всё! Я рад, что мне удалось её сделать. Ты, ты этому помогла.

- Спасибо, родной, как я тебя люблю!

Стася забыла обо всём. Иван Сергеевич настоял на том, чтобы картина была помещена в спальне.

- Пусть это будет нашим талисманом, - говорил он, - не буду её показывать никому. Дарю тебе её.

Стася была счастлива. Однако, дни шли и она всё чаще и чаще возвращалась к угрозе Аркадия.

Опытная Идель сразу почувствовала метаморфозу настроения Стаси. Казалось бы, всё было замечательно, но она видела, чувствовала, что что-то происходит в душе молодой женщины. Начала издалека.

- Очень рада, что не забываешь меня! Проходи. Воросин у себя, сдаёт очередную работу, так что нам никто не помешает. Как вы там с Иваном? Всё хорошо? – и Идель посмотрела в глаза Стаси. По тому, как Стася опустила взгляд, поняла, что не всё хорошо. – Подозреваю, что Иван уже окончил свою диву?

- Окончил, Идель, окончил, - встрепенулась Стася.

Нет, здесь что-то другое, вычисляла Идель.

- Ну и как? Как всегда прекрасно?

- Да, да, Идель! Очень, очень, - спешила Стася.

Э, голубушка, что-то не то. А глаза-то грустные, подумала Идель и без церемоний:

- Анастасия! Что произошло? Выкладывай.

- Да … ничего, Идель, всё хорошо.

- Ты не дури! Если я могу помочь – помогу, не молчи.

Стася кинулась на грудь Идели и расплакалась.

- Что, Иван обижает?

- Нет, нет. Просто тяжело мне.

- Это с Иваном-то? Не дури, не поверю.

- Ой! Нет, Идель. Просто, просто …

- Ты что, беременна?

- Не то, Идель. Это счастье родить ребёночка!

- А что же, не томи.

- Аркаша вернулся.

- А-а-а! Вот оно что. Так бы и говорила. А то всё тянешь. Ну, так и что? Не можешь выбрать. Бери любого, лучше молодого, - добавила Идель и посмотрела на Стасю.

- Я ему сказала, что не вернусь. А он угрожает мне. Обещал вернуться послезавтра. Что будет! Что будет!

- Так гони его. Тоже мне, муженёк. От хороших мужей не … - Идель осеклась и прикусила язык. Вот дура, промелькнуло у неё. – Мы тебя в обиду не дадим, Анастасия. Выше голову. Давай выпьем для настроения.

Стася согласилась, и весь остаток вечера подруги провели вместе.

А утром, пока Иван Сергеевич был в Союзе художников, появился Аркадий.

XIV.

- Собирайся! – прямо с порога скомандовал Аркадий, домой уезжаем. Хватит! Погуляла.

- Ты что, Аркаша, куда домой? Здесь мой дом. Никуда я с тобой не поеду! – Стася решительно отвечала Аркадию. – Уходи, пока не пришёл Иван Сергеевич.

- А, этот твой папашка! А что он мне сделает? Собирайся, некогда, ребята ждут.

- Я не поеду и всё, - голос Стаси был твёрд, глаза пылали.

- Да ты, стерва! Потаскуха, блядь! Вот ты кто! – и Аркадий ударил Стасю. Та ахнула и упала на пол.

- Вот тебе, вот! – Аркадий, как сумасшедший, бил Стасю ногами. Та, сжавшись в комочек, прижимала руки к животу и молча переносила побои.

- Не поедешь, не поедешь! – приговаривал в остервенении Аркадий. Стася затихла, руки вытянулись, кровь из носа заливала пол вокруг неё. Аркадий опомнился, схватился за голову и убежал, хлопнув дверью.

Сколько времени прошло, Стася не помнила. Сознание вернулось к ней, когда обезумевший от увиденного, Иван Сергеевич причитал над ней.

- А, Ванечка! Вот видишь, упала случайно, сейчас поднимусь, - жалко улыбалась она.

- Да как упала? Кто избил тебя, кто? – Иван Сергеевич совершенно растерялся. Поднял Стасю и осторожно перенёс на диван в кабинете.

- Сейчас врача вызову, скорую!

- Не надо, не надо, Ваня. Пройдёт! – в полубреду шептала Стася. Иван Сергеевич совершенно растерялся, продолжая машинально вытирать кровь с лица Стаси. Затем, укрыв её пледом, позвонил Идели.

- Деля, это ты?

- Да, Иван, что стряслось? – Идель ждала, - не тяни, что-то с Анастасией?

- Приезжай, - только и смог выговорить Иван Сергеевич. Стася снова потеряла сознание. Иван Сергеевич точно обезумел. Метался по кабинету, щупал слабый пульс Стаси. Ворвалась Идель и сразу оценила обстановку.

- Льда, быстрее! Скорую вызвал?

- Нет, просила не вызывать!

- Так, понятно! Не стой истуканом. Мокрые полотенца, лёд. Где телефон?

- Георгий, это ты, да? У меня несчастье. Бери свой саквояж. Срочно. Нет, не аборт! Многочисленные травмы. Не хочу скорую, не объяснить. Даю тебе десять минут, приезжай к Ивану. Понял? – и она положила трубку.

- Трогать её нельзя до приезда врача, - резко ответила Ивану Сергеевичу на желание постелить простыню. Ну стервец, ну сатрап! Ну, я ему покажу, этому засранцу. С бабой сражаться. Ублюдок!

- Ты о чём, Идель? – непонимающе спрашивал Иван Сергеевич.

- Так, прости! Как она?

- Не пришла в сознание.

- Конечно, после такого! Ну я ему покажу!

Раздался звонок. Иван Сергеевич побежал встречать Георгия.

- Георгий, ты уж постарайся, - увидев врача, взмолилась Идель.

- Посмотрим, посмотрим, Где больная?

- В кабинете.

- Прошу посторонних покинуть кабинет, - бесстрастно проговорил Георгий. Идель и Иван Сергеевич остались за дверями, прислушиваясь к действиям Георгия. Прошло минут пятнадцать. Георгий вышел и внимательно посмотрел на них.

- Множественные гематомы, сотрясение мозга, перелом носового хряща, возможно и нескольких рёбер. Но главное не это!

- А что? – хором выпалили Иван Сергеевич и Идель?

- Она беременна.

- . . . . . . . . . . . . .

- И…Что?…А как?…Боже, Боже! – продолжали после паузы Иван Сергеевич и Идель.

- Идель Борисовна! Положение серьёзное. Я дал всё, что необходимо при первой помощи, но нужна больница, стационар. И лучше в институте акушерства и гинекологии. Её надо положить на сохранение. Вам это понятно? Да?!

- Жора, миленький, хороший, сделай это, ты всех знаешь. Прошу тебя! – Идель обняла Георгия за плечи. – Ну прошу тебя, прошу!

- Хорошо, Идель Борисовна. – Георгий открыл свой саквояж, вынул из бокового кармашка записную книжку и подошёл к телефону.

Скорая увезла Стасю в институт, положив на сохранение. Придуманную историю болезни скрепил подписью Георгий.

XV.

- Решетов, Решетов!

- Да, Идель Борисовна. Рад вас слышать. Надо поговорить, Решетов. Сейчас приеду.

- Простите, Идель Борисовна, но, в некотором роде, у меня в гостях Муза, знаете, творческий подъём. Так что …

- Решетов, попроси её сделать паузу. Я полагаю, что ей к этому не привыкать, очень прошу тебя! Надо встретиться.

- Хорошо! Думаю, что я договорюсь с Музой.

- Вот и хорошо! Еду. – Идель положила трубку, дала последние распоряжения Воросину и умчалась.

- Хорошо живёшь, Решетов! Красиво, сытно, современно.

- Стараюсь, Идель Борисовна. Но за веком угнаться трудно.

- Трудно, Решетов! Ох, как трудно. Вот и коттедж у тебя классный и место – лучшее в Подмосковье. А почему?

- Судьба, Идель Борисовна, судьба!

- Вот, вот, - фатальная неизбежность. Судьба!

- Не пойму, о чём мы, - недоуменно воскликнул Решетов.

- О Судьбе. Понимаешь, может выпасть и решка.

- А, догадываюсь. Превратности. От них никто не застрахован. Так?

- Ты знаешь, Решетов, за что я тебя ещё уважаю. За быстрое понимание предмета. Ты, как флюгер, определяешь общее направление, ловишь настроение.

- А нельзя ли перейти к самому предмету, Идель Борисовна?

- Ты просто прелесть. На каком ты месте в рейтинге нашей фирмы? Заметь, международной, правовой, признанной даже на Западе.

- Где-то между Жаном Монти и Альфредом Поли, десятый, одиннадцатый.

- Вот, вот! Хорошо, что помнишь. Это приносит тебе достаток.

- А что я должен сделать, чтобы не спуститься ниже?

- Сечёшь. Выдай мне твоих торгашей. Тех, тех, кто оттяпал у тебя половину Храма. Храма Искусства.

- Предмет интереса? Деньги? Недвижимость?

- Фу! Это твои интересы. А у меня только просьба.

- Исполнимая?

- Вполне, Решетов. Тем более, что они, конечно, не ведая о том, уже замешаны в этом. Так что надо кое-что исправить и поправить.

- Детали, конечно, с исполнителями, так?

- Так, Решетов, так! Ты не даром наш председатель. Приятно иметь с тобой дело. Рейтинг твой тот же!

- Весьма рад, Идель Борисовна, что могу оказать вам эту услугу. Завтра во второй половине дня можно будет начать переговоры. Лучше у меня в офисе.

- Идёт, до завтра. – Идель протянула руку, Решетов, склонившись, поцеловал её, договаривающиеся стороны покинули место переговоров.

Иван Сергеевич пропадал в институте. Его все знали и пропускали запросто. Главврач, директор института, лично провёл ряд консультаций. Он не скрывал, что случай тяжёлый и что обещать сейчас ничего нельзя. Больная должна поправиться, а затем и плод получит всё, что необходимо. Получит от самой будущей матери. К Стасе не пускали и Иван Сергеевич общался с ней записками. Так вот в течении дня и переписывались. Ей стало намного лучше. Но до выздоровления было далеко. Показания приборов и результаты анализов обнадёживали. И Иван Сергеевич постепенно успокаивался.

А Идель, тем временем готовилась к сложной многоходовой операции. Партнёры Решетова были и партнёрами фирмы, где в руководстве был муж Стаси, некто Аркадий. Сделать то, что просила Идель, для них не составляло труда.

- Что нужно? Извинения? Деньги на лечение? Что?

- Вот что, мои дорогие. Послужим интересам хорошего художника и искусства. Во-первых – бумагу о разводе в течение месяца. Во-вторых – компенсацию – думаю баксов, впрочем, сами определите. Я ваших рейтингов не знаю. Но, чтоб было прилично. Понятно? В-третьих и последних: ближе, чем до окружной дороги к Стасе не подходить! Думаю, что мои условия вполне приемлемые. Дело иметь только со мной.

- Вполне, Идель Борисовна, - мило пожал Идели руку главный. Открыли бутылку «Вдова Клико» и закрепили договоренность.

Уже расставаясь, Решетов иронично заметил:

- А говорили, будто бы, что не отдадите Ивана, а Идель Борисовна?

- Мало что говорила, Решетов! Ты не поймёшь. Здесь любовь! Дети! А, впрочем, что это я тебе толкую. Тебе только трахнуть бабу, получить удовольствие и перейти к следующей. Завидую тебе, Решетов. Ты без комплексов. Ну, будь здоров. Спасибо тебе. Продолжаем дружить. Да?

- О, да! – Решетов изогнулся над рукой Идели в поцелуе.

XVI.

Лечащие врачи делали всё возможное. Время лечило не только тяжёлые раны. Когда всё стало благополучно и Иван Сергеевич регулярно посещал Стасю, когда она почувствовала себя хорошо и их беседы, порой, затягивались до позднего вечера, главврач принёс радостную весть:

- Теперь мы уже не беспокоимся о плоде. Всё обошлось, хотя и были моменты отчаяния. Процесс реабилитации идёт нормально. В порядке исключения позволяю остаток времени до родов провести дома, под наблюдением врача.

- Спасибо вам, доктор, - тряс руку главврача Иван Сергеевич.

- Спасибо, - благодарила Стася. Назавтра она выписалась из клиники.

- Вот будет твоё место, - показывал Стасе Иван Сергеевич широкую кровать в спальне, над которой висела картина. А я буду в кабинете. Хорошо?

- Хорошо, Ванечка. Как хорошо дома. Боже, я не была здесь уже четыре месяца. Как хорошо здесь.

Её восторгу, казалось, радовался весь дом, особенно её двойник на картине, название которой уже дал Иван Сергеевич: «Анастасия».

- Ты только послушай, как радостно: «А-на-ста-си-я!» – пел Иван Сергеевич. - Как давно я не стоял за мольбертом!

- Прости, милый, что всё это из-за меня. Прости.

Вечером приехали Идель и Воросин. Квартира наполнилась возгласами и радостной атмосферой встречи.

- Показывай, показывай нашу мать – прародительницу, - шумела Идель, отдавая Ивану Сергеевичу букет цветов, - поставь в вазу. Где она?

- В спальне, Деля. Не шуми, она заснула. Пусть отдохнёт. А мы посидим.

- Хорошо, хорошо, Ванечка. Как она?

- Всё хорошо, Идель.

- Ну, вот видишь. Я говорила – так и получилось!

- Кто к нам пришёл? – раздался голос Стаси. – Я сейчас выйду.

- Хорошо, хорошо! Ждём, - откликнулась Идель.

Стася вышла через несколько минут и сразу попала в объятия Идели и Воросина.

- Осторожней, Воросин, - предупредила Идель, - не раздави её в своих объятьях! Нам надо родить здорового ребёнка.

- Я осторожно, Деля! Поздравляю, Анастасия! Рад, рад!

Шутили за чаем, все были веселы. О происшествии – ни слова. Как я им всем благодарна, думала Стася и не могла нарадоваться.

- Иванушка! По этому случаю покажи свою ню. Знаю, что закончил. Покажи! – попросила Идель. Иван Сергеевич посмотрел на Стасю.

- Так я её подарил уже. Проси хозяйку.

- А кто хозяйка? И почему подарил, а?

Воросин, догадавшись, протянул свою лапищу Стасе, взял её руку и, поцеловав, попросил:

- Хозяюшка! Осчастливьте!

- А! Как я не догадалась! Анастасия, покажи.

Стася молча показала на дверь спальни.

- Можно? – вскочили разом Идель и Воросин и решительно двинулись в спальню.

Минуты две в спальне стояла тишина. Затем послышались возгласы Идели, бас Воросина. «Анастасия» поразила их. Это была сама любовь, в её плотском воплощении, радости жизни, женского кокетства и глубочайшей жизненной мудрости, знавшей меру всепоглощающего чувства и зова плоти.

- Нет, ты только посмотри, тело-то как выписано. Просто лепил руками, оно живое, вот-вот задышит, заговорит.

- А ты взгляни на лицо, всё знает наперёд и ждёт, ждёт верно и предано. И победит. И вознесёт!

Когда, наконец, они вернулись к столу, Идель, многозначительно подмигнув Стасе, сказала:

- У меня тоже есть для тебя подарок, Анастасия. Вот, возьми, - и она передала Стасе сложенный лист бумаги. Та, развернув его, запылала.

- Довольна?

- Спасибо, Идель, - Стася обняла и поцеловала Идель. - Спасибо!

- А что это? – Иван Сергеевич заинтересованно обратился к Идели.

- Ты, Анастасия, ему не показывай. Потом покажешь. Ясно?

- Хорошо, хорошо! – Иван Сергеевич улыбнулся. – Надеюсь, приятное что-то?

- Разумеется! Сейчас только положительные эмоции.

Роды подошли, как всегда неожиданно. Стасю отвезли в клинику, где она уже так долго лежала и те же врачи снова окружили её. К середине следующего дня к великому изумлению всех родилась двойня! Два мальчика! От счастья она совершенно потеряла голову. А дежуривший всё это время Иван Сергеевич на сообщение из регистратуры о двойне, долго убеждал, что это, видимо, ошибка, что перепутали.

На это дежурная врач, сделав ему строгое предупреждение, расплылась в улыбке.

- Иван Сергеевич! Друг мой. Мы знаем всех наших пациентов, тем более Анастасию. Она нам как родная. Мы вместе сохраняли жизнь этим двум молодцам. Так что – поздравляю вас, счастливый отец! Двойня! Это и наша победа!

Только через час Иван Сергеевич понял случившееся!

Яркий весенний день. Апрельское солнце радуется и тому, как радостен Иван Сергеевич. Все: Иван Сергеевич, Идель, Воросин, Решетов и даже критик Аляпьев беспокойно толпятся в вестибюле клиники. Цветы, улыбки, многозначительные взгляды. Наконец, в распахнутых дверях появляются две молодые сестрички с двумя пакетами в руках. В них близнецы, а за ними идёт улыбающаяся Стася. Все кидаются к ней, детям. В общем всё знакомо! Какой счастливый день!

Гостиная полна. Все воодушевлены. Больше всех радуется этому Стася: Боже. Как хорошо! Какие у меня друзья!

Кабинет Ивана Сергеевича становится детской. В двух кроватках спят его сыновья, которых подарила ему эта молодая женщина. Как она прекрасна в своей новой роли – роли матери. Какая-то ещё незнакомая, но уже уверенная черта появилась в ней. Это благородное спокойствие, эти неспешные движения её тела, эта царственная осанка, позволяющая ей быть значительной. Она мать – и этим всё сказано! Запомнить и написать, думает Иван Сергеевич и радостно улыбается Стасе. Та отвечает сиянием глаз.

- Ну, что, девочка! – Идель встаёт с бокалом шампанского, - за тебя, за твоих мальчиков, за мать, так много мук принявшую и победившую. За «Анастасию»! – Все дружно подхватывают здравицу.

Уже потом, в конце вечера, уединившись, Идель отдаёт Стасе ещё одну бумажку.

- Пойми, я очень противилась этому. Но ты ему нужнее. Ты прекрасна! Я люблю тебя. Ты дала ему то, что я не могла дать! Люби его, он стоит этого, - и они обнялись.

Стася читает и глазам не верит:

- Идель! Что это? Ты была Ване женой? Да?

- Да! Теперь ты должна быть ею. Как видишь, препятствий уже нет. Счастья вам! – Идель убегает, смахивая навернувшуюся слезу. Вернувшись через некоторое время снова уединяется со Стасей в спальне.

- Анастасия! Вот тебе ещё один подарок от друзей, любителей искусства. Просили передать тебе, - и она вынимает из большого фирменного пакета два детских набора, кучу игрушек и детский чулочек, который бывает на новый год под ёлкой. Чулочек плотно набит чем-то.

- Чулочек развяжешь потом, когда все уйдут, ладно?

- Ладно, Идель, ты, как та фея, из сказки, всё, всё сделала так же легко и радостно. Я тебя люблю.

- И я тебя, принцесса! Это ты подарила две новые жизни, что может быть лучше! Твои часы счастья продолжают идти.

Гости разошлись. Дети мирно спят, хотя и Стася, и Иван Сергеевич, всякий раз ищут повод зайти в кабинет. Уже лёжа в постели, Стася вспоминает о чулочке, который положила под подушку. Достаёт его.

- Что это у тебя, милая моя?

- Вот сейчас и посмотрим, - отвечает Ивану Сергеевичу Стася.

Из чулка выпадают запечатанные пачки долларов.

- Откуда это? – Иван Сергеевич удивленно смотрит на Стасю.

- Не знаю, Ванечка! Это было в пакете, от, как сказала Идель, любителей искусства. Это надо же! Сама не пойму за что? Думаю, что этот секрет знает только Идель!

- Да, на неё это похоже, - и Иван Сергеевич чему-то улыбается.

Утренние лучи солнца врываются в окна спальни и освещают пространство светлого сна. Над широкой кроватью великолепная Анастасия продолжает ждать в чутком порыве целомудрия и страсти. Её тело постепенно розовеет и вот уже горячая кровь забурлила по жилам. Улыбка её многозначительна. Её обнаженный вид, её спокойствие и радостное выражение лица, среди тепла и света, освещающего её красивое молодое тело, отражают простую сущность – молодая женщина счастлива. Она красива, здорова и привлекательна! Сколько ещё раз она будет дарить эту всепобеждающую правду жизни, правду красоты земного бытия! Великолепная ню! Великолепная ню!

2.01.2001