|
№
15 (4035) |
Свистать всех наверх!
1. "Сюжет, достойный кисти Айвазовского..."
Дул легкий бриз со стороны Неглинки и Москвы-реки, зюйд-вест. Он слегка холодил напомаженный хохолок короткостриженного капитана второго ранга в отставке Платона Степановича Нахимова, пересекавшего усаженный густыми сиренями и чахлыми акациями внутренний двор раскидистого здания. С утра уже в застегнутом на все пуговицы форменном сюртуке и принявший привычный порцион (за что студенты и прозвали его в шутку Флакон Стаканычем), он легко взбежал по трапу, минуя вахтенную команду, вверх и вступил на еще мокрую от незаконченной уборки третью палубу университетского корабля. Господа студенты спали, и он старался продвигаться, по возможности, как можно бесшумнее по длинной анфиладе поющих под его ногами коридоров. Нахимов относился к молодежи трепетно. Его внешне суровая натура скрывала золотое детское сердце, не позволявшее ему соблюдать служебную и возрастную дистанции. В нем по-прежнему жил юный гардемарин Платоша, когда-то крейсеровавший в Средиземноморье между Корфу и Неаполем; его потрясенная и навсегда зачарованная леденящим океанским космосом душа до сих пор беспомощно отогревалась врачующей памятью о неизбывном мерцании золотисто-теплых, тихих вечеров на венецианском рейде... Затем было производство в мичмана, в лейтенанты, и вот он уже сам стал воспитателем юношества и с господами гардемаринами бороздил воды Балтики, ходил из Кронштадта в Свеаборг.
Свою жизнь Платон Степанович вспоминает и меряет кораблями: фрегаты "Автроил", "Урания", бриг "Симеон и Анна", корабли "Мироносец", "Три Святителя", "Борей", "Всеволод", "Князь Владимир" и, наконец, этот, последний, на вечном приколе и плывущий в веках с огромной командой, "Московский Университет", куда он определен был на должность инспектора студентов с 1834 года. Уже на новом месте службы его неоднократно представляли к повышению, но обремененный семьей с малолетними детьми, он отказывался от чинов, всякий раз предпочитая брать компенсацию единовременным годовым окладом. Должность инспектора была новая в университете, вводилась по Высочайшему повелению. И, по-видимому, в охранительных целях. Но Нахимов, вопреки ожиданиям некоторых, не стал ни держимордой и соглядатаем студентов, ни их охранителем от идей, несогласных с уставом. Он стал их нянькой. Вначале он увидел в них озабоченную мужскую команду: одни стремились на берег ради дешевых московских борделей, иные успокаивали природу техническими паллиативами, те и другие нередко оказывались в университетской больнице по причине модных болезней или нервных срывов. Здесь авторитет морского волка, мобилизовавшего весь свой педагогический и жизненный опыт для физического и духовного оздоровления команды, неожиданно оказался востребованным и непререкаемым. Но постепенно Платон Степанович стал глубже вникать в регламент и в суть университетского быта и почувствовал, что этот новый корабль - главный в его жизни. ************ На баке пробило четыре склянки, шел седьмой час. За дверьми некоторых дортуаров слышалось оживление, беспорядочная суета пробуждения. Лишь в одном месте из густой тишины текла ритмическая речь. Он невольно напряг слух:
"...Не вынесла душа поэта Платон Степанович сразу узнал нашумевшие когда-то стихи бывшего воспитанника университетской команды Михаила Лермонтова на смерть поэта Пушкина. Вскоре был убит и сам автор стихов, и это вызвало большие волнения в умах студентов, что доставило немало хлопот инспектору. На произведения Лермонтова Платон Степанович сразу обратил особое внимание благодаря студентам, которые сравнивали своего инспектора с героем романа штабс-капитаном Максимом Максимычем. Лермонтова Нахимов полюбил заочно уже за одни только стихи юноши:
"Святое место! Помню я как сон, Да, если бы они встретились, было бы о чем поговорить Платону Степановичу с этим молодым человеком. Царство ему небесное! Между тем палуба оживала. Выползавшие из кают господа студенты по крутой вьющейся лестнице стекали вниз, навстречу восходящим пищевым парам, струившимся из камбуза. Затерявшись в толпе, инспектор неспешно спускался вместе со всеми, и тут случилось непредвиденное: сверху что-то полилось... Задрав голову, он увидел страшную картину: с третьей палубы головой вниз свесилась через перила долговязая фигура, еле удерживаемая такими же, уже бесчувственными приятелями. Только успел опытный глаз моряка оценить всю жуть ситуации, как густая мгла окутала палубу. Шквальный ураган сдавил корабль своим прессом, как ореховую скорлупу. В ужасном, неправдоподобном крене судно черпало бортом черную воду, пригнетая к пучине охваченные звериной паникой львиные морды на декоре обшивки, захлебывающиеся, как беспомощные котята, потопляемые в лохани рукой бессердечной хозяйки. Людская масса оцепенела; лишь кое-где мелко крестились самые расторопные. "Свистать всех наверх! - разнесся зычный морской клич. И тут же угрожающее: - Ты только свались у меня, сразу сгоню с корабля!" Через несколько секунд, выйдя из оцепенения, самые резвые оказались наверху, преодолев скользкую вертикаль палубы. Под визг вихря, неистовствующего в треплющихся снастях и в рангоуте, они успели перехватить зависшее в падении тело и зафиксировать его на верхней площадке к моменту подхода инспектора, который, уже овладев собой, тряхнул за шиворот побулькивающую среди внезапно установившегося полного штиля плоть, потянув носом, угадал возмутительное пойло соседнего трактира "Великобритания", что напротив экзерциргауза, брезгливо поморщился и уже протянул примирительно: "А ты бы лучше ром пил..." Затем Платон Степанович вынул белоснежный платочек, двумя взмахами привел в порядок свой сюртук и сдал летчика на попечение его друзей, благословив их для порядка парочкой морских приветствий (Оказалось, компания только-только возвращалась из ночного гулянья). *************** Инцидент был исчерпан весьма во время, ибо в другом конце показался судовой священник. Не подозревая о случившемся и не замечая содеянного беспорядка, он мерными шажками, "яко по суху", преодолел склизкие участки палубы и приблизился вплотную к инспектору. Дело касалось двух провинившихся студентов-грешников, которых отец Петр категорически не хотел допустить к причастию и за которых заступился Нахимов по их просьбе. - Не могу, Платон Степанович, вы уж не обессудьте, гнусаво пропел пользовавшийся благоволением митрополита и самого Государя священник. - О снисхождении, единственно о снисхождении взываю к вам, отец Петр. - Увольте, не могу. Еще Иисус Христос сказал... -Что Иисус Христос! Что граф-то скажет?!- в запальчивом отчаянии вскричал инспектор и тут же осекся, поняв, что переборщил, и уже просительным голосом пояснил: "Мне к нему нынче с докладом идти". Но, неожиданно для Платона Степановича, священник моментально согласился. ***************** Если студенты глубоко чтили благородную натуру попечителя Сергея Григорьевича Строганова, всегда готового придти к ним на помощь, то Платон Степанович перед графом благоговел и звал его про себя не иначе, как адмиралом. Тонким чутьем он угадывал в "сухопутном" Строганове "морскую" душу, но и тот, казалось, понимал его без лишних слов. Когда им случалось разговаривать по службе, то речи текли намеренно медленные, с междусловными промежутками, в которых неспешно пульсировали несуетные и полные внутреннего достоинства мужские мысли. От попечителя инспектор вернулся уже поздно вечером, и сразу прошел в свой домашний кабинет. На столе его ждало письмо. Он сразу узнал твердый и уверенный почерк брата Павлуши. Как-то ему там служится? "Чист душой и море любит", - сказал про младшего Нахимова великий адмирал Лазарев. Пристальным морским взглядом, как сквозь туман, всматривался Платон Степанович в эти витиеватые росчерки, в округлые петельки у букв з, р, щ, ц, стараясь по ним угадать состояние родной души... Но письмо по-мужски сдержанно. Платон Степаныч достает с полки стихи гардемарина Лермонтова:
"Белеет парус одинокий Внезапный порыв ветра постучал в стекло сиреневыми ветками. Инспектор выглянул в окно. Весь корабль был погружен во тьму, светился лишь один иллюминатор... Это бодрствовал выспавшийся за день герой сегодняшнего утра: - Летю я, братцы, и вот вроде уже и земля, и вдруг слышу голос Платона Степаныча, и строгий такой, и про маму что-то грозно так, и чую, как ангелы подхватили меня и обратно возвращают... Не чудно ли? Но ему никто не отвечает. Каюта спит. Спит корабль. Спит в голубом сиянии земля. И только вахтенные провожают распахнутыми очами стройные хоры небесных светил... 2. У дороги чибис... Когда развеялся морской туман, показались береговые укрепления и турецкий флот. От него сразу же отделился один корабль и взял курс на Стамбул, чтобы возвестить о большой победе над российским флотом - настолько была сильна подогреваемая пропагандистской истерией европейских держав уверенность противника в своей силе. Когда все уже свершится, введенные в заблуждение турки ещё будут праздновать победу...
Павел Степанович Нахимов, адмирал,
|
