|
№ 10 (4201) |
Актуальное интервью О «Российской грамматике» М.В. Ломоносова и неизбежности перевода классиков
Начало 2007-го года, года русского языка, было бы естественно освятить именем М.В. Ломоносова, благодаря которому русский язык из пестрой смеси начал превращаться в структурированное целое. «Сочинил малый сей и общий чертеж всея обширности, российскую грамматику, главные только правила в себе содержащую», — скромно писал М.В. Ломоносов о своем детище, первой печатной грамматике русского языка, ведь «тупа Оратория, косноязычна Поэзия, неосновательна Философия, неприятна История, сомнительна Юриспруденция без грамматики». Переоценить вклад грамматики М.В. Ломоносова в становление и развитие национального языка невозможно. Последнее ее переиздание приурочено к 250-летию МГУ им. М.В. Ломоносова.
В чем заключалась новизна, специфика «Российской грамматики», насколько она актуальна и востребована сегодня? Каковы проблемы современного языка и возможные пути их решения? Помочь разобраться в этих вопросах согласился научный сотрудник Института славяноведения Российской академии наук и заведующий сектором рукописей Отдела редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ А.Л. Лифшиц.
А.Л.: До XVIII века практически никто всерьез не задумывался, что такое русский язык. Существовали письменный церковно-славянский, канцелярский, разговорный языки. Однако люди не задавались вопросом, что есть что, чем одно отличается от другого. Существовали попытки создать грамматику русского языка иностранцами, были подобные «русские» попытки (так называемые доломоносовские грамматики). А труд Ломоносова — первая печатная грамматика собственно русского (а не церковно-славянского) языка. Она предопределила полемику вокруг русского языка, то, что мы хорошо знаем по пушкинским и предпушкинским временам (полемика Карамзина и Шишкова, архаистов и новаторов). Благодаря грамматике на новый уровень вышло само восприятие русского языка в обществе, во многом благодаря ей выстраиваются языковые программы, а теорию «трех штилей» до сих пор в школах проходят. «МУ»: В чем заключалась новизна грамматики? А.Л.: В таких вещах как грамматика редко когда можно ожидать какого-то прозрения, открытия. В данном случае было проведено первое полноценное описание русского языка, которое в силу того, что было напечатано, освещено именем Ломоносова, оказало очень большое влияние и на последующую грамматическую традицию, сыграло немалую роль в функционировании языка, его употреблении. Грамматика стала восприниматься как нормативная (правда, не нужно это буквально воспринимать, будто сидели и сверяли по грамматике, какие окончания нужно писать). «МУ»: Какой русский язык описывала грамматика Ломоносова? А.Л.: Любой литературный язык имеет определенный корпус авторитетных текстов, на которые ориентируются. Тексты Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова — образцы того, как нужно говорить и писать по-русски. Конечно, это не означает, что мы будем использовать русский язык именно так, у нас просто не получится. Тем не менее, это те образцы, которые мы мыслим как важные, основные тексты на нашем родном языке. Существует нормативная грамматика, во многом базирующаяся на этих образцовых текстах. Прорыв Ломоносова заключается в создании грамматики в то время, когда образцовых текстов на русском языке еще не было. Не было чего-то такого, про что можно было сказать: вот это русский язык. Ломоносов создал для русского языка грамматику европейского типа. И о ней говорят — «вот это русский язык». Все, конечно, знают часто цитируемую сентенцию Ломоносова о том, что Карл V говаривал («гишпанским языком с богом, французским — с друзьями, немецким — с неприятелем, итальянским с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка»). Часто открытия заключаются не в том, что найдена новая золотая жила, а в умелом и своевременном указании людям — вот окно, вот дверь. Такие открытия зачастую оказываются важнее, так как преодолевается своего рода косность, уверенность, что в русском языке нет средств для беседы о высоком, для выражения свого отношения к неприятелю, находясь в рамках приличия. «МУ»: На какую традицию опирался Ломоносов? А.Л.: Вся традиция грамматик восходит к античности. Первые славянские грамматики, к примеру, знаменитая грамматика Мелетия Смотрицкого, в той или иной степени подражательны по отношению к классическим грамматикам классических языков античности. Это закономерно. Есть классические языки, так сказать, образцовые (латынь, греческий), а все новые европейские языки воспринимаются в той или иной степени как нечто, что должно повторить в своем формальном устройстве классические языки. Поэтому в «структуре» каждого языка будет деление на части речи, совпадающее с античным, попытка найти формы глагола, которых в реальности и нет. Грамматика Смотрицкого, кстати, неоднократно переиздавалась. Собственно, когда Ломоносов говорит, что его учителями были «Арифметика» Магницкого и «Грамматика» Смотрицкого, он имеет в виду ее переиздание петровского времени. Тем не менее, грамматика Смотрицкого — это не грамматика русского языка, это грамматика церковно-славянского языка. Что происходит в петровское время? Петр берет ориентацию на Европу и мыслит, что русский язык должен быть, как и европейский, нового типа, приближенный к разговорному. В связи с этим проводится реформа алфавита, когда Петр безжалостно вычеркивает церковно-славянские буквы. Позже они частично возвращаются, но не все. Петр требует простоты языка, чтобы не было «славянщизны», сложного синтаксиса. Традиция текстов на русском языке только начинает формироваться. Ко времени Ломоносова существовал уже перевод французского романа «Езда в остров любви», сделанный В.К. Тредиаковским и демонстрировавший, как можно изъясняться на простом языке… Разумеется, в то время уже пишут не на церковно-славянском языке, существуют и традиции перевода с европейских языков. Но грамматика замечательного филолога В.Е. Адодурова или грамматика А.А. Барсова (кстати, ее рукописный список с авторской правкой хранится в нашем отделе), или грамматики иностранцев, живших в России, все они описывали некую языковую реальность, но не пытались ничего декларировать или предписывать. Ломоносов не просто делает описание, но выстраивает программу языка.
А.Л.: В России в XVIII веке печатали часто очень неплохие книги. Бумага уже и у нас производилась весьма недурного качества. Грамматика Ломоносова, как и все книги того времени, напечатана на бумаге, сделанной из льняных волокон, и отличается от более поздней из древесной целлюлозы большей эластичностью, она гораздо меньше подвержена окислению. К примеру, если современную газету оставить на пару дней на столе у окна, она пожелтеет, начнется процесс медленного горения. С льняной бумагой такого практически не происходит. Разумеется, льняная бумага подвержена разрушению влагой, огнем, но есть надежда, что книги из нее еще долго будут сохраняться в хорошем состоянии. «МУ»: Грамматика Ломоносова выдержала четырнадцать изданий. Насколько она актуальна сегодня? А.Л.: Грамматика — это вещь не для чтений. Согласитесь, скучно же читать грамматику. Не думаю, что она когда-нибудь станет бестселлером. Сейчас было бы странным, если бы какая-нибудь грамматика издавалась тиражом большим, чем, скажем, бульварные романы. Вот во времена Ломоносова было наоборот: интерес к русскому языку, к тому, как писать, был гораздо выше. Очень популярный роман мог издаваться в количестве 3000 экземпляров, и это говорит о числе заинтересованных в подобном роде чтения людей. Но если популярный роман выходит трехтысячным тиражом, удовлетворяя спрос, то грамматика Ломоносова переиздается многократно, и мы понимаем, какое количество людей ей пользовалось. Это говорит об особом интересе к русскому языку. А теперь разве что специалисты по истории русского языка нового времени без грамматики Ломоносова обойтись не могут: она объясняет и то, что было ко времени ее создания, и то, что происходило потом. «МУ»: Какие «новшества» ввел Ломоносов? А.Л.: Он распределил лексические слои языка по разным функциональным стилям: славянизмы отнес к высокому стилю, что-то — к нейтральному, что-то — к низкому. Однако данные три «штиля» не являлись чем-то кардинально новым. По классицистической традиции существуют высокий, средний и низкий литературные жанры, каждому из которых соответствует свой тип, дискурс языка. Просто применительно к русскому языку до Ломоносова такого распределения никто не проделывал. «МУ»: Тем не менее, Ломоносов же разделил написание в предложном падеже окончания «е» в высоком стиле, «у» — в низком. А.Л.: Да, он просто это прописал, предложил такое деление. Но нельзя ввести в язык то, чего в нем нет. Это не означает, что все немедленно стали писать так, как показалось правильно Ломоносову. В том же предложном падеже есть формы «о поле», но «в лесу», что вовсе не связано со стилем. В старых грамматиках бывает силен механистический элемент, когда автору хочется раз и навсегда определить, что можно, что нельзя. Язык устроен сложнее. Несомненно, Ломоносов это чувствовал, но желание разложить все по полочкам у классификатора часто бывает сильнее, чем некий здравый смысл, внимание к языку. «МУ»: Как вы думаете, почему именно Ломоносов взялся за создание грамматики, это же огромный труд? А.Л.: В том и состоит величие Ломоносова, что он совершенно бестрепетно брался за все. Нет такой области, где бы мы могли сказать: «О-о, ну здесь он провалился». Конечно, скажем, в мозаичном деле он не достиг таких высот, как мастера, украшавшие храм Софии в Константинополе. Не берусь судить о физике и химии, кто первее — Ломоносов или Лавуазье. Главное, что Ломоносов был поистине широк. И если уж о чем и говорить, то не о русском языке, а о Ломоносове, который и «с женским полом», и «с неприятелем», и физику, и химию, и поэзию мог охватить. Ломоносов, как и русский язык, способен ко всему, возможно, в связи с этим именно ему было суждено создать первую печатную грамматику. «МУ»: Александр Львович, расскажите о новом издании грамматики 2005 года. Чем оно отличается от других изданий? А.Л.: Новое издание — это факсимильное издание грамматики, которое воспроизводит точно в формате все особенности издания XVIII века. Тираж издания — 1000 экземпляров. Главное отличие издания 2005 года от предыдущих в том, что это образец очень деликатного подхода к изданию подобного рода продукции. Воспроизведены не просто страницы книги, но и характернейший для XVIII века тип форзаца с цветной радужной бумагой. Замечательно и очень приятно для Московского университета, что художники постарались и сделали обложку, на которой вытеснен суперэкслибрис библиотеки МГУ, знакомый нам по книгам, хранящимся в Отделе редких книг и рукописей. Когда берешь новое издание грамматики в руки, не возникает ощущения подделки. Конечно, это не имитация, но аккуратная отсылка к оригиналу. Новое издание — это книга, которая может быть прекрасным подарком (это же своего рода памятник книге XVIII века, эрудиту, образу мысли того времени), которая функциональна, любой специалист по истории русского языка может ею пользоваться. «МУ»: Часто ли к вам приходят молодые специалисты, ученые, чтобы поработать с оригиналом? А.Л.: Нет, не часто, так как доступны переиздания. Специалисты понимают, что книга XVIII века — это не то, что нужно трогать часто.
«МУ»: Как вы думаете, будет ли через века востребована грамматика Ломоносова? А.Л.: Думаю, специалисты к ней будут обращаться… Много ли людей обращается к прошлому вообще? Давнее прошлое — это удел не очень большого количества людей. Однако не стоит отождествлять данный факт с незначительностью прошлого. И через довольно большой временной промежуток будут люди, знающие о Ломоносове, о его грамматике. Понятно, что число таких людей будет уменьшаться. Действительно, трудно ожидать злободневности от грамматики. «МУ»: 2007 год объявлен годом русского языка. В чем вы видите проблемы современного русского языка? А.Л.: Все зависит от социума. Проблемы бывают не у языка, а у общества. Всякий язык жив постольку, поскольку он функционален, в языке никогда не бывает ничего лишнего. Беспокоиться следует не о языке. Налицо изменение культурной ситуации, вследствие чего язык теряет часть ранее обязательных функций. К сожалению, это неизбежно. Например, практически перестали писать письма на бумаге. Соответственно, наработанные языком правила создания подобного рода текстов исчезли в никуда. Но нельзя считать это кризисом языка. Проблема в другом. Раньше были образцовые тексты, отсчет качества языка велся от русской классической литературы. Сейчас на это обращается все меньше и меньше внимания и потому, что ее просто перестают читать, и потому, что школьное образование не объясняет, для чего нужен классический язык. Вполне вероятно, что такие неприятные сейчас вещи покажутся смешными лет через сто. «МУ»: Сейчас очень много современных писателей, которые, грубо говоря, не отвечают лучшим традициям русского языка. Что вы об этом думаете? А.Л.: Как отец, я не буду рекомендовать такие книги своим детям. Как человек, находящийся в социуме, я не изберу эти книги в качестве темы для разговора с коллегами и друзьями. Если потребуется — дам им оценку, которую они заслуживают, в существующей для меня иерархии ценностей. Как написал Сент-Экзюпери, «меня не раздражает тот, кому нравится кабацкая музыка больше, чем Моцарт, но я ненавижу содержателей кабака». «МУ»: Будут ли какие-то изменения в русском языке? А.Л.: Несомненно. Современный русский язык не очень похож на язык XIX века. Даже если вы попробуете что-то сказать, изъяв из любого классика подходящую по ситуации фразу, маловероятно, что это будет воспринято со стопроцентной адекватностью. Язык не меняется и стабилен тогда, когда ничего не происходит в обществе. В традиционном аграрном обществе язык мог не меняться, поэтому сохранялся на протяжении столетий фольклор, поэтому в XIX и даже начале XX века могли записывать былины про Владимира Красное Солнышко. Очевидно, что резкая смена уклада жизни отражается на языке. «МУ»: О чем первостепенно стоит задуматься, чтобы русский язык не превратился в своего рода придаток быстро меняющейся жизни? А.Л.: На мой взгляд, следует задумываться о том, чтобы мы ощущали себя людьми, для которых Толстой, Ломоносов — не нечто чужое, требующее специального перевода, а свое, близкое. Возможно ли это? Какое-то время еще продержимся. Однако будет такой рубеж, когда нам придется переводить тексты со старорусского, каким бы невероятным это не казалось. Пройдет еще четыреста лет и, наверное, придется переводить и Пушкина, ничего не поделаешь. Так же как европейцы без специальной подготовки не могут читать «Песнь о Нибелунгах», «Беовульф», «Старшую Эдду» и т. д. «МУ»: Что нужно сделать, чтобы избежать необходимости перевода Пушкина? А.Л.: Чтобы совсем избежать, думаю, ничего сделать нельзя. Отсрочить можно. Требуется лишь, чтобы те, от кого зависит проведение политики в области языка, сосредотачивались не только на орфографии. Беда в том, что русский язык в школе обычно преподается как набор правил правописания: корову через ять не пиши, а здесь поставь запятую. История орфографии, в том числе русской, говорит о том, что безвариантная орфография — вещь недавняя. Стоит вспомнить хотя бы блоковские «в соседнем доме окна жолты»… В XVIII веке орфография сплошь вариативна, про более ранние времена и говорить не приходится. На самом деле, язык и его письменное выражение напрямую связаны не очень тесно. Задача не в том, чтобы научить детей при помощи кнута и пряника верно расставлять запятые и писать слова, а в том, чтобы объяснить, как пользоваться языком. Выдающийся лингвист Игорь Мельчук любит повторять, что степень владения языком определяется тем, каким числом способов человек может выразить одну и ту же мысль. То есть, чем больше у человека возможностей для синонимии, тем лучше он владеет языком. Соответственно, развивать нужно именно это, чтобы люди могли гибко, точно выражать свои мысли. «МУ»: Что, на ваш взгляд, оказывает первостепенное влияние на язык? Может быть, засилье СМИ неверным употреблением фраз, преподавание? А.Л.: Преподаватели, считаю, должны понимать, чему они учат. Ведь преподаватель русского языка — это человек, который должен научить детей пользоваться русским языком во всем его объеме. Если хотя бы в педагогических вузах будут объяснять студентам, что именно это является их задачей, тогда и детям будет не так противно и скучно заниматься русским языком. Важно также, чтобы школьные учителя думали не только о числе ошибок, которые они должны найти в тетрадях, и больше радовались бы вместе с детьми, что кто-то что-то заметил и сумел хорошо по-русски изложить. Ошибки, в конце концов, поправятся, но если ученик увидел нечто интересное, изложил незатертыми словами, нетривиально, то именно он и заслуживает высокой оценки. «МУ»: Нужно ли «ёфицировать» русский язык? Проводить какие-либо кардинальные программы по улучшению грамотности человека? А.Л.: Можно писать «ё» с точками, можно их опустить. Для Карамзина было важно различить два типа произношения (например, слезы и слёзы), и он использовал особую букву. Сейчас это необязательно. В свое время, приблизив орфографию к произношению, получили, что во многих случаях произношение приблизилось к орфографии. Известно правило: чем больше усилий затрачено на освоение языка, в том числе его письменности, тем большим статусом затем этот язык обладает. В некотором смысле было бы хорошо ввести старую орфографию обратно... Шучу, не нужно этого делать, но отменять ее уж точно было излишним. Очевидно, более сложные правила потребовали бы больше усилий, внимания к родному языку от человека, который хотел бы занять более высокое общественное положение. Это обеспечило бы и лучшую сохранность языка. Упрощение с точки зрения языка ни к чему хорошему не приводит. Время — основной агент-преобразователь языка. Совсем скоро оно покажет, что будет с русским языком под усиливающимся влиянием технического развития, взаимопроникновения культур, интеграции различных языков. Хочется верить, что российскому народу не придется переводить творчество классиков, труды М.В. Ломоносова. Однако остается лишь надеяться, что и через многие годы мы сможем найти в родном языке «великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка», как завещал М.В. Ломоносов. Беседу вела Надежда Пупышева, наш корр. |
||||||
