|
№
34 (4052) |
Тех, у кого учился, не забываюИз воспоминаний Николая Алексеевича Фёдорова
Николай Алексеевич Федоров (род. в 1925г.) – известный латинист, переводчик М.Т.Цицерона, Ф.Бэкона, П.Гассенди, Д.Локка, Т.Гоббса, Г.В.Лейбница. "Учебник латинского языка" В.И.Мирошенковой и Н.А.Федорова выдержал несколько изданий, является самым востребованным учебником латинского языка на филологическом факультете, принят в ведущих вузах Москвы и др. городов России. В соавторстве с В.И.Мирошенковой Н.А.Федоровым изданы хрестоматии по греческой и римской литературе, также принятые как базовые учебные пособия по курсу "Античная литература" во многих вузах. Все это происходило во время войны – 1944 год. Как я выбрал специальность "классическая филология"? Сначала я не собирался на филфак. Заманил одноклассник, поступивший в Московский университет годом раньше: рассказывал разные завлекательные истории про преподавателей, про факультет. Итак, поступил я на русское отделение, но в течение первых недель мне оно как-то не "приглянулось", стал я похаживать на лекции других отделений. Забрёл на классическое… А у меня было такое странное убеждение, что русская литература огромная, необъятная, она всё время развивается, и охватить её невозможно – так, чтоб стать более-менее приличным специалистом. А вот античность завершена, языки уже мертвы, значит, эта культура достаточно познаваема. Каким же надо было быть простодушным, чтобы говорить о некой "завершённости" античности! Спустя многие годы я понял, насколько она непостижима для одного человека и для одной жизни. Вот уже тысячелетия, как люди изучают эту культуру, и никак до конца в ней не разберутся, хотя, может быть, часто толкутся на уже истоптанных участках и потому занимаются мелочами. …Так я оказался на классическом отделении. Оно в то время намного превосходило нынешние, весьма скромные по численности, группы "классиков", – не десять человек, как сейчас, а сорок. В те годы предполагалось повсеместное введение латинского языка в школах, а учителей-латинистов не хватало. Но латинский сразу вызвал идиосинкразию не только у учеников, но и у родителей, так что вскоре этот эксперимент прекратился… Как известно, гуманитарное образование подверглось уничтожению в начале двадцатых годов. Окончательно прекратил своё существование историко-филологический факультет Московского университета в 1921 году, функционировали лишь Институт красной профессуры и Институт общественных наук при университете. Был большой период пустоты. Ситуация изменилась после постановления ЦК от 1934 года. Открылись два института литературы, философии и искусства: МИФЛИ (в Москве) и ЛИФЛИ (в Ленинграде). Они просуществовали до войны, а потом ЛИФЛИ перешёл в Ленинградский университет, а МИФЛИ (кажется, в 1941 году) – в Московский, в результате чего были созданы филологический, исторический и философский факультеты. Естественно, что эти десять с лишним лет пустоты нанесли удар по кадрам. Когда восстанавливалась кафедра классической филологии, нужно было находить преподавателей древних языков. Их осталось не так много. К счастью, кафедру тогда возглавил академик Михаил Михайлович Покровский, одновременно и лингвист, и литературовед, специалист в области латинистики, ученик Ф.Ф.Фортунатова. (Филипп Федорович Фортунатов (1848-1914) – русский языковед, академик Петербургской АН, основоположник московской лингвистической школы.) И вторая не менее значительная личность появилась на вновь созданной кафедре – член-корреспондент Академии наук Сергей Иванович Соболевский. Профессор Сергей Иванович Радциг, ученик С.И.Соболевского, руководил кафедрой лет двенадцать. Его память мне очень дорога. Когда Покровский ещё только собирал кафедру, ему пришлось приглашать бывших гимназических преподавателей (выпускников университета, окончивших его по специальности "классическая филология"). А Сергей Иванович Радциг не был гимназическим преподавателем, но в период вынужденного отрыва от специальности работал экскурсоводом в Музее изящных искусств имени А.С.Пушкина. О Радциге можно говорить очень много. Он был переполнен величайшим энтузиазмом и влюблённостью в античность: читал древних авторов на старших курсах, для всех отделений на первом курсе читал античную литературу. И во всех воспоминаниях учившихся тогда на факультете можно встретить самое нежное отношение к нему. Не потому, что это была великая наука, но увлекательный, вдохновенный рассказ об античности. Казалось, что Радциг немножечко "не из этого времени". Когда я его встретил, ему было лет шестьдесят с небольшим. Возраст не очень уж и великий, как мне теперь кажется. А нам он представлялся глубочайшим стариком, и даже казалось, что он таким и родился: немножко согнутым, с седой бородкой, седеньким, маленьким. Но у этого старичка был потрясающе громкий голос, который разносился по всей Коммунистической аудитории. (До революции эта аудитория в здании университета на Моховой называлась "богословской", а сейчас носит название "академическая".) Все вспоминают, как Сергей Иванович читал нараспев греческие стихи-гексаметры. Остались в памяти до сих пор его интонации, когда он, рассказывая о греческом фольклоре, выводил: "Мели, мельница, мели". На занятиях мы слышали в основном пересказ древних текстов, изложение трагедии или комедии, которые он тут же и играл. И только?.. И потому-то на старших курсах у части студентов начиналась некоторая неудовлетворённость, им хотелось "чего-то этакого научного", с умными словами, и с теоретическими углублениями и мудрствованиями. Но как раз то, что давал Радциг (настоящее знание древних текстов, глубокое их понимание), никто другой дать не мог. Он со мной работал как научный руководитель: я писал у него дипломную работу "Образ Прометея в трагедии Эсхила "Прикованный Прометей". У всех тех, кто учился в те времена "на классике", остались немного мифологизированные воспоминания о его увлекательных и популярных лекциях. Но они значили для нас, наверное, гораздо больше, чем сухие, скучные, наукообразные. На занятиях он часто увлекался, и самое неловкое для студентов было, когда после полутора часов лекции он продолжал выступать. "Но это ещё не всё!" – восклицал Сергей Иванович, и студенты обречённо садились снова на свои места, зная, что давно следует бежать на другие лекции, а он мог говорить бесконечно, пока кто-то не осмеливался объяснить, что занятие закончилась. Умер он в 1968 году, последнее время тяжко болел, в том числе это было связано и с желудочно-кишечными проблемами. Когда у нас на кафедре проходили весёлые вечера со всеми приятными атрибутами встреч, Сергей Иванович сидел и пил кефир. Больше ничего ему было нельзя. Но всегда приходил, чему молодежь была неизменно рада… Он каждый раз выступал на Днях открытых дверей с рассказом об античности и представлял собой своего рода эмблему филологического факультета. Сергея Ивановича Радцига сменил Николай Фёдорович Дератани, довольно известный специалист по латинским писателям. Он пришёл к нам на кафедру в 1951-52гг. и через несколько лет стал ею заведовать. Этому предшествовали история наших студенческих завышенных требований к уровню преподавания, всякие по этому поводу юные максималистские недовольства, и выглядело это, признаюсь, не очень красиво. Студенты шумели, что передовой науки о языкознании нет, что на кафедре Марра не преподают и тому подобное. (Николай Яковлевич Марр (1864-1934), востоковед и лингвист, академик АН СССР, выдвинул научно не обоснованную "яфетическую теорию" происхождения языков, поддержанную в высших эшелонах власти.) То есть имела место обыкновенная студенческая дурость, к которой я тоже причастен. Серьёзная наука в области классической филологии нашла себе место в Ленинградском университете. А в столице же тогда всё было чуть иначе, немного старомодно. Как я говорил, существовал некоторый разрыв между преподавательским коллективом (старой интеллигенцией, старыми гимназическими преподавателями) и студенческой массой, которая в большинстве случаев пришла на кафедру довольно случайно (речь идет не о случайности выбора "филологии" в целом, но выбора "классической филологии"). Привела она к тому, что Сергей Иванович перестал заведовать кафедрой, а бразды правления взял Дератани, и продолжалось его правление лет восемь. По характеру он был близок к типу Валерия Брюсова или Фриче. (Владимир Максимович Фриче (1870-1929) – представитель школы вульгарного социологизма, литературовед, искусствовед, академик АН СССР.) Дератани происходил из дворянской семьи, был когда-то октябристом. Учился в Германии у известного филолога Нордена, написал диссертацию на латинском языке о творчестве Овидия, писал работы по риторике, публиковался во французских журналах. Потом он быстро вступил в партию, стал преподавателем Института красной профессуры. Очень квалифицированный специалист, но сухой и довольно скучноватый для определённого типа учащихся, некоторые из студентов воспринимали его в штыки. Беседовал и записал Виктор Муханов Продолжение в № 36.
|