|
№ 9 (4200) |
Перстень Дмитрия Веневитинова(к 180-летию со дня кончины поэта, 1805–1827)
Самое невероятное в жизни это то,
Казахстан. Лето далекого 1952 года. На берегу стремительно сбегающей с гор речки Алма-Атинки расположилась группа геологов — участников геологической экскурсии. Общее внимание приковано к мужчине средних лет с открытым лбом и зачесанными назад слегка вьющимися волосами. Он увлеченно рассказывает о глобальных тектонических процессах, меняющих облик и строение нашей планеты. Это было как бы продолжением его доклада, зачитанного накануне на Казахстанском геологическом совещании. Совещание собрало тогда в Алма-Ате представителей «всех родов геологических войск» — стратиграфов, тектонистов, рудников, геологов-съемщиков, поисковиков и разведчиков. Это было одно из первых столь представительных послевоенных собраний геологов. В профессиональном отношении много полезного приобрел там и я, недавно окончивший Московский геологоразведочный институт и работающий в Карагандинском угольном бассейне. А заинтересовавший нас геолог оказался Николаем Александровичем Штрейсом — известным московским тектонистом. Меня поразила его внешность. Очень уж мало он был похож на геолога. Изысканно одетый, ухоженный, с манерами утонченными, неспешными, он скорее походил на артиста или поэта. Спустя много лет я узнал, что Штрейс был автором отличных стихов. Более того, в юности его «заметил» великий вахтанговец Борис Васильевич Щукин, стал заниматься с ним актерским мастерством. Но геология взяла верх, хотя в своем Геологическом институте Штрейс нередко с неизменным успехом участвовал в любительских спектаклях. Многие годы он был активным участником ежегодных тектонических совещаний, проводимых у нас на геологическом факультете МГУ или в академическом Геологическом институте. Читатель вправе спросить: а при чем здесь Веневитинов? A при том, что многие годы Штрейсу не давала покоя история любви и смерти этого замечательного поэта, современника Пушкина. Талантливый и красивый юноша был широко образован, читал в подлиннике Горация, Софокла и Эсхила, активно занимался не только поэзией, но и музыкой и живописью. По красоте и благородству лица его сравнивали с Байроном. В конце 1826 года Веневитинов, по настоянию родителей, покинул Москву и поступил в Петербурге на службу в Коллегию иностранных дел, где в те годы трудились Пушкин, Тютчев, Грибоедов и другие выдающиеся россияне. А настойчивость родителей была связана с их желанием спасти сына от губительной страсти к знаменитой московской красавице Зинаиде Александровне Волконской. Знаменитый салон в ее наследственном доме на Тверской у Пушкинской площади (где ныне находится музей Николая Островского) собирал известных литераторов, художников, актеров и музыкантов. Волконская обладала многими талантами, прекрасным голосом, выступала в операх Россини в Париже и Риме. Пушкин и Вяземский, Мицкевич и Баратынский посвятили ей немало вдохновенных строк, Брюллов и другие художники писали ее портреты. Но любовь Веневитинова была безответной. Причиной тому была, видимо, не только большая разница в возрасте (у Волконской был пятнадцатилетний сын). Чтобы как-то утешить влюбленного юношу, она при расставании сняла с руки и подарила ему перстень, купленный ею в Италии, найденный при раскопках Геркуланума. Веневитинов надел прощальный дар любимой женщины на безымянный палец и пообещал никогда с ним не расставаться. Вскоре родилось стихотворение «К моему перстню»: Ты был отрыт в могиле пыльной, Любви глашатай вековой, И снова пыли ты могильной Завещан будешь, перстень мой <…> О, будь мой верный талисман! Храни меня от тяжких ран И света, и толпы ничтожной, От едкой жажды славы ложной, От обольстительной мечты И от душевной пустоты <…> Века промчатся, и быть может, Что кто-нибудь мой прах встревожит И в нем тебя откроет вновь: И снова робкая любовь Тебе прошепчет суеверно Слова мучительных страстей, И вновь ты другом будешь ей, Как был и мне, мой перстень верный. И без того слабый здоровьем, Веневитинов морозной и туманной зимой 1927 года простудился и скончался, не дожив до 22 лет. Его отпевали в Петербурге у Николы Морского, а похоронили в Москве у бывшего Симонова монастыря. Миновал век, как и предсказывал Веневитинов, его прах потревожили — кладбище мешало новому строительству. Когда вскрыли цинковый гроб, на безымянном пальце поэта обнаружили перстень. Он потемнел, дал трещины. Как историческую ценность, его передали в Литературный музей, а прах Веневитинова перезахоронили на Новодевичьем кладбище. Эта история вдохновила Александра Штрейса на создание еще одного стихотворения о геркулановском перстне.
Ты дважды воскресал из праха, Помпейца смуглая рука С тобой одним, в объятьях страха Застыла в кружеве платка. Залог любви, какая тайна Хранится в тайне роковой? Твоя судьба необычайна, Кому теперь владеть тобой? На пальце хрупкого скелета Века дышала эта страсть, Чтоб сердце юного поэта Могло взлететь, сгореть, упасть. Безмолвный перстень, дар богини, В минуты скорби и тоски Он взял как память о святыне Носить до гробовой доски. Прикосновение металла Могильной страстью обожгло, Оно опять затрепетало, И, неживое, ожило. С мольбой, без ропота, без гнева Он нес свой жребий до конца И словом мощного напева Взрывал упорные сердца. И он умолк … его не стало, Зарыли перстень с неживым, И снова медленно дышала В земле земная страсть над ним. Прошло сто лет. Седые плиты Разрушил дерзкий гражданин, Но только язвами покрытый Под ними перстень был один. И вот просторный зал музея Теперь теснит его, как бронь. Он, тусклым блеском пламенея, Теряет царственный огонь… Спустя много лет одна молодая дама, прочитав это стихотворение, подарила Штрейсу копию перстня. И «Перстень Веневитинова» получил новое завершение: И я смотрю завороженный, Венчаться с тайной буду злой, Чтоб тоже перстень воскрешенный Носить с безумством и борьбой. Геолог и поэт Николай Александрович Штрейс скончался в 1990 году и был похоронен на старом Новодевичье кладбище, неподалеку от могилы поэта Дмитрия Веневитинова. Послесловие. Об этой истории я узнал из книги коллеги и друга Н.А. Штрейса академика Юрия Михайловича Пущаровского («Среди геологов. Очерки об ученых», М.: ГЕОС, 1999). Он поместил в ней рассказ Татьяны Соловьевой (перепечатанный из журнала «С.-Петербургская панорама», 1992, № 12. С. 37–38), к которой по наследству перешла копия перстня Веневитинова. Моя попытка узнать у академика о личности и судьбе Татьяны Соловьевой не увенчалась успехом, как и аналогичная попытка, предпринятая ранее Ю.М. Пущаровским. Михаил Владимирович Голицын, |
||||
