|
№ 20 (4169) |
Назначение человека — «делать добро»
Две трети жизни отдал Даль своему детищу, собирая по крупице несметные сокровища — слова, в которых «не меньше жизни, чем в человеке». Работа по составлению словаря столь огромна, что, кажется, одной человеческой жизни на нее может не хватить. Недаром словарями занимаются целые институты! Но Даль «решился», как он вспоминает, «очертя голову», чтобы спасти все собранные им сокровища русского языка. И он смог это сделать — этот исключительно талантливый, высокообразованный, неутомимый в работе человек. Он дал русскому народу словарь языка, в котором отразился, как в зеркале, великий, могучий, щедрый и бескорыстный русский характер. И самое примечательное в жизни Даля: не имея лингвистического образования, на деле превзошел многих ученых-лингвистов. По разносторонности интересов, знаний, способностей и дарований Даля можно сравнить разве что с человеком эпохи Возрождения. Он мог, умел и любил делать все: наводить под огнем противника мост для переправы войск, писать сказки и создавать учебники по естественным наукам, мастерить мебель, оперировать больных, сочинять пьесы, заниматься этнографией, историей, статистикой, археологией, благоустройством городов и многими другими не менее важными делами, ибо назначение человека — «делать добро». Когда труд его жизни — Словарь — спустя полвека увидел свет, можно было ожидать, каким ликованием просвещенного общества — академиков, ученых, писателей — будет встречено его появление. Увы! Ожидания оказались напрасными. Отмечая огромное значение вклада В.И. Даля во славу русской культуры, академик М.П. Погодин на заседании Императорской академии наук в 1863 году сделал заявление, для присутствовавших довольно неожиданное: «Словарь Даля закончен. Теперь русская академия без Даля немыслима. Но вакантных мест ординарного академика нет. Предлагаю всем нам, академикам, бросить жребий, кому выйти из академии вон, и упразднившееся место предоставить Далю. Выбывший займет первую, как откроется, вакансию». Однако желающих «выйти вон» не нашлось. Критики не желали знать, что Даль стремился осуществить идею создания литературного языка на народной основе. Дружные нападки на Словарь объясняются просто: «охранительную» критику оскорбляла «любовь» Даля к простонародью. И только зарубежные лингвисты проявляли огромный интерес к труду Даля, писали об интересных разборах ботанических и зоологических названий в Словаре, проверенных академиками-специалистами Францем Рупрехтом и Леопольдом Шренком, отметившими полноту и важность этого материала. А ведь Даль не был ни ботаником, ни зоологом! Безупречны и морские термины, и все, связанные с медициной. Лишь спустя несколько лет Словарь и его автор были отмечены наградами: Русское географическое общество удостоило его Золотой медали, Академия наук — Ломоносовской премии и звания почетного академика. Но что же вызывало неприятие Словаря российскими академиками и цензорами? Думается, гражданское мужество Даля, смело звучавшее в определении некоторых понятий. Вот слово «жизнь». Здесь в качестве примера Даль приводит следующее высказывание: «В обществе нет жизни, нет движения… все живут одиноко, сходятся равнодушно». А ведь написал он это не в частном письме — в книге! Только у Даля можно «докопаться» до происхождения непонятного даже коренным москвичам слова «балчуг — рыбный торг, привоз, базар». А вот толкование имен: «Иван — самое обиходное у нас имя, переиначенное из Иоанна; по всей азиатской и турецкой границе нашей, от Дуная, Кубани, Урала и Амура означает русского». Будучи настоящим исследователем, Даль, приводя факты, ищет им научное объяснение. Например, сибиряки спрашивают у собеседника о фамилии: «Вы чьих?». Следствием этого, поясняет Даль, «столь обычные в Сибири прозвания: Черных, Сизых, Толстых, Ильиных». И тут же напоминает, что старинные русские фамилии типа Веселаго, Живаго родились от вопроса: «Чей ты?». Исчерпывающее объяснение дается любому слову, если оно связано с ремеслами или обозначает орудие труда. И сведениям этим нет цены: автор знал русскую действительность так, как не знал ее ни один ученый-лексикограф. Словарь Даля — это прежде всего словарь живого языка народа, и при этом он остается лучшим словарем русского языка. В нем 30 тысяч пословиц — это немало! «Было житье — еда и питье, ныне житья — ни еды, ни питья»; самую бедность свою оборачивает народ шуткой: «Безденежье — перед деньгами». Эти далеко не безобидные выражения собирались в период разгула реакции и нравственного гнета. Но и такое время высмеивается народом: «Сказал бы словечко — да волк недалечко». Во всех случаях жизни Даль оставался гражданином. «Только добрый и талантливый народ, — утверждал он, — может сохранять величайшее спокойствие духа и юмор в любых, и самых трудных, обстоятельствах. И пословицы, и собственные объяснения слов Даль подбирал так, чтобы полнее показать исконно русские обороты речи — как он выражался, «дух языка». Он объясняет и предметы народного быта, поверья и приметы, связанные с сельскохозяйственным календарем, и разнообразные сведения из этнографии. Подбирая множество синонимов к слову, он дает понять читателю, как безграничны возможности словообразования в русском языке. Иноязычные слова, получившие распространение, Даль включал в Словарь с пометой «чужеслов». Иногда в описании такого слова чувствуется насмешка: «Дантист — французский зубной врач, или рвач, зубодерга». Здесь уместно вспомнить, что было время, когда академики, создающие словари, ставили целью отделить слова, употребляемые в «сообществе благородных людей», от слов простонародья. Даль составлял Словарь по противоположному принципу: язык народа должен выполнять роль источника для развития образованной русской речи. Именно живой народный язык сберегает «в жизненной свежести стройность, силу, ясность, целость и красоту». Даль раскрывает реальное содержание слова, ибо знает душу народа, создавшего его. Поразительно богатство лексического материала: из 200 тысяч слов 80 тысяч зарегистрированы Далем впервые. Давно забытые слова неожиданно воскресают в наши дни: «Перекуем мечи на орала» — политический смысл этой короткой фразы понятен всем. Защищая исконно русский язык, Даль один создал труд, не имеющий себе равных в истории. В подвижнической, многотрудной жизни Даля Словарь стал главным его делом. Еще в детстве он выразил желание «искать слова» — он искал их всю сознательную жизнь, начиная с учения в Морском корпусе, где записывал меткие словечки: сказывалось его призвание. Дневниковые записи были отдыхом от сурового казарменного режима с его муштрой, зуботычинами и розгами, и уже в Морском корпусе Даль прослыл сочинителем. Интересен факт: в архивах Всероссийской (бывшей Ленинской) библиотеки хранится 57-страничный дневник гардемарина Даля, подробно описавшего свое участие в четырехмесячной кампании на бриге «Феникс» с заходом в Швецию и Данию, откуда родом был его отец. «Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков». Из Морского корпуса 17-летний юноша вышел мичманом, получившим назначение на фрегат «Флора», но через 3 года с морской службой пришлось расстаться: за свою эпиграмму на командующего Черноморским флотом Даль был предан военному суду и разжалован в матросы. Молодой человек, блестяще окончивший Морской корпус, знавший полдюжины европейских языков, стремящийся к полезной деятельности, оказался везде лишним. Нужно было переучиваться, и он поступил в Дерптский университет, где получил отличную медицинскую подготовку, прекрасные знания по физике, стал блестящим латинистом. Но счастливые студенческие годы закончились внезапно: досрочно возведенный в «докторское достоинство», Даль оказался на Балканах — шла война с Турцией. Все эти годы Даль не расставался с тетрадью. Даже сидя у солдатского костра и слушая историю жизни солдата, непременно записывал то пословицу, то слово; по говору он теперь легко отличал выходцев из разных российских губерний. Таких тетрадей у него скопился целый тюк. Однажды к туркам попал верблюд, возивший бумаги Даля, но через две недели верблюда удалось отбить — какая это была радость для всех! Даль проявлял свой талант не только в медицине, а и в инженерном искусстве. Во время войны с Польшей за постройку «невиданного моста» для переправы через Вислу, что спасло русские войска от разгрома, Даль был награжден Владимирским крестом с бантом. Огромный опыт в хирургии, приобретенный им на войне, пригодился Далю в петербургском сухопутном госпитале, где единственным спасением больного чаще всего становилась быстрота искусного хирурга. О Дале тогда говорили: «Еще бы ему медленно оперировать, когда у него две правые руки». Чтобы познакомить читателей с народным языком, он создает «Русские сказки» (1832 г.). Казак Луганский (псевдоним Даля) приобрел невиданный успех: сказки, глубоко национальные по духу, завораживали мелодичностью свежей, живой речи. Однако вскоре сборник сказок был конфискован. Да и какому царскому слуге понравится обличение «нечисти», живущей трудами народа: «…кто взят из грязи да посажен в князи; кто и велик телом, да мал делом». Главная мысль сказок — борьба за справедливость, за которую Даля «вознаградили», удостоив ареста и каземата. Пушкин был в совершенном восторге от сказок Даля: в них «русское раздолье» языку народа; а Словарь «надобно довести до конца» — этот совет поэта определил конечную цель жизни Даля. Следующая их встреча состоялась уже далеко от Петербурга. Пушкин писал «Историю Пугачевского бунта» — Даль был тогда его проводником по Оренбургскому краю. Даль мог бы сделать блестящую карьеру государственного деятеля, но отказался от нее ради любимого дела. Его рассказы и очерки охотно печатали столичные журналы. Его автобиографический роман «Вакх Сидоров Чайкин» запрещали дважды — когда он был сдан в набор и после выхода в свет. Случай, описанный Далем в романе и услышанный от него Пушкиным, послужил сюжетом для создания «Мертвых душ». Экспромт Даля «Подпоручик Киже», записанный Ю. Тыняновым, также стал самостоятельным произведением. А. Афанасьеву Даль отдал свои сказки, Гулак-Артемовскому подарил сюжет оперы «Запорожец за Дунаем». Щедрость Даля была безгранична. Даль не упускал случая разоблачать проделки чиновников. После угрозы министра: «Писать — так не служить, служить — так не писать», — Даль сжег свои бумаги (богатейший материал пропал для историков России!) и попросил перевести его в провинцию. Но в Нижнем Новгороде — то же, что и в столице, и «одна только гласность, — пишет он, — может исцелить нас от гнусных пороков лжи, обмана и взяточничества... К 1853 году Даль закончил «Пословицы русского народа» — классический труд, в штыки встреченный академиками и цензурой, считавшими этот сборник «вредным». Это был свод народной мудрости, цвет народного ума, житейская народная правда: «Без правды житье — вставши, да за вытье»; «Про харчи ныне молчи»; «Судья суди, а за судьей гляди». Николай I запретил сборник недаром: «Худая харя зеркала не любит». А между тем слава Даля разнеслась по всей России: его книга стала «одной из самых любимых русским читателем». Выступая в Обществе любителей российской словесности, Даль с увлечением рассказывал о своем Словаре, подверг критике «обрусевший между пишущей братией латино-французско-немецко-английский язык», противопоставляя эту «смесь» настоящему живому народному, исконно русскому языку. Даль никогда не забывал завет своего отца: «Гордитесь тем, что вы русские». Теперь настало время России гордиться своим великим гражданином. Н.М. Северикова, |
||
