|
№ 23 (4172)
июль 2006 |
К 250-летию МГУ
Как я учился в МГУ
В МГУ я решил поступить летом 1949 года сразу после окончания школы. В стране к этому времени произошли серьезные события. После жестокой засухи 1946 года руководство страны лихорадочно искало пути возрождения сельского хозяйства. Так возник Сталинский план преобразования природы, который опирался на труды классиков русской агрономии: Докучаева, Костычева и Вильямса. План сводился к созданию мощных лесных полос, которые должны были защитить пашни от суховеев и обеспечить нормальный водный режим. Москва запестрела рекламными плакатами: вождь со знаменитой трубкой в руках на фоне зеленых лесополос. Другим «выдающимся» событием того времени стала сессия Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ), на которой была разгромлена классическая генетика и провозглашена монополия учения Т.Д. Лысенко в биологии.
В то время у меня была жестокая аллергия на пыль — неотъемлемый атрибут душной кабинетной работы. Я хотел работать на природе, с живыми растениями и потому решил поступать на биологический факультет МГУ. (Кстати говоря, после упомянутой сессии ВАСХНИЛ почвенное отделение «перебросили» с биолого-почвенного факультета на биологический; в результате биологический факультет стал называться биолого-почвенным.)
Однако в самом начале моя попытка поступить на факультет провалилась: на первом же вступительном экзамене (по сочинению) я получил двойку, что автоматически лишало меня права сдавать экзамены в дальнейшем. Для меня это было шоком, т. к. в школе я был гуманитарием и отставал больше по точным наукам. Будучи уверенным в несправедливости происходящего, я бросился к старшему преподавателю по экзаменам по сочинению в МГУ. Это был милейший интеллегентнейший человек, фронтовик (ходил, опираясь на тонкие изящные костыли). Он направил меня к тому, кто проверял мою работу, и после недолгих, но убедительных переговоров отметка была исправлена на тройку. Однако, даже сдав все остальные экзамены, я не набрал проходного балла (проходной балл был 22 из 25, а у меня — 20).
Тогда по совету знакомых я поступил на заочное отделение факультета, что было некоторой вольностью, т. к. на этом отделении обучались люди, где-то уже работающие. Хотя я получил право посещать лекции, семинарские и практические занятия, ни о какой стипендии не могло быть и речи.
В числе прочих практических занятий был практикум по анатомии. По прошествии некоторого времени, когда мы закончили изучать скелет, преподаватель сообщил нам, что теперь мы начнем изучать мышцы и будем работать в анатомическом театре, с трупами. Лица студентов несколько вытянулись. Я был в шоке, т. к. тогда плохо переносил подобные зрелища и, кроме того, по некоторым причинам это могло нанести ущерб моему здоровью. Что делать? С таким трудом я пробился на биофак, а теперь в случае отказа посещать занятия по анатомии меня могли отчислить из университета. В таком подавленном состоянии я зачем-то зашел в деканат. И там вдруг меня неожиданно спросили, не хочу ли я перевестись на очное отделение, но только на почвенное, на биологическом отделении мест по-прежнему не было. Я с радостью согласился. Так была решена проблема анатомички, и я стал студентом-очником почвенного отделения.
После известной сессии ВАСХНИЛ, на биофаке (в том числе) были проведены кадровые «перемены». Сотрудники, выступавшие против «учения» Т.Д. Лысенко и В.Р. Вильямса, были отстранены от работы и лишены права заниматься преподавательской деятельностью. На заседаниях Ученого совета биофака и других форумах был наложен запрет на свободные научные дискуссии. Описываемый период запомнился не только событиями в научном мире. В 1949 году «органы» пересматривали старые дела и заводили новые. Это был своего рода «мини-37-ой год». Все это отразилось и на жизни нашего факультета. Где-то в середине первого курса весь биофак был собран в Большой Коммунистической аудитории, в здании МГУ на Моховой. Факультет собирали в этой аудитории обычно для очередного промывания мозгов студентам. На этот раз нас поставили в известность, что среди студентов биофака обнаружена антисоветская группа. Суть дела сводилась к следующему. Где-то при Доме пионеров собрались молодые люди и образовали кружок для совместного проведения досуга. Это было тогда распространенным явлением (клятва, знамя и т. д. — обычные атрибуты таких кружков). Однако «органы» усмотрели в этом крамолу. Юношей арестовали, девушек (среди которых были студентки биофака) оставили на свободе, но решено было подвергнуть их суровому моральному осуждению. «Пикантность» заключалась в том, что все обвиняемые студентки были активными комсомольскими функционерами (две из них были членами факультетского бюро комсомола, две — членами курсового бюро). Когда девушек вывели на «подиум» Большой Коммунистической аудитории, они, запинаясь и чуть не плача, в один голос говорили о том, что они не понимают, за что их судят. Не поняли этого и мы, присутствовавшие на этом собрании. В результате все четыре девушки были исключены из комсомола. Однако, в конце собрания 100 студентов, убедившись в необоснованности обвинения, проголосовали против исключения, что вызвало взрыв гнева у идеологического руководства. Студентов собрали на следующий день в той же аудитории... Во время этой процедуры возник вопрос: ведет ли исключение из комсомола к исключению из МГУ. На описываемом собрании по этому вопросу выступил тогдашний секретарь вузовского комитета МГУ, который громогласно заявил, что исключение из ВЛКСМ не обязательно ведет к исключению из университета. Но это была ложь: все студентки, о которых шла речь, вскоре были отчислены. Кстати, интересная деталь. Тогда среди нас учились вчерашние фронтовики, которые, как мы выражались, в пыльных гимнастерках пришли в наш коллектив из окопов войны. У них, конечно, был больший политический опыт, чем у нас. Они, усмехаясь, говорили нам, что осужденные студенты ведут себя неправильно, надо просить оставить их в МГУ, а, прежде всего, в комсомоле.
Следующее собрание факультета в той же аудитории связано с именем декана биофака Исая Израилевича Презента. Это была одиозная личность. Юрист по образованию, он являлся идеологическим эмиссаром Т.Д. Лысенко и в должности декана факультета обязан был устранить крамолу среди ученых и воспитать студентов в духе лысенковских идей. Внешне это был своеобразный человек: жгучий брюнет, с длинными волосами, небольшого роста, с тонкими усиками — нечто среднее между обликом Троцкого и известного персонажа Чарли Чаплина. Речь его, обычно грамотно построенная, отличалась крайне демагогическим характером.
Описываемое собрание посвящалось рассмотрению вопроса об охране природы. В то время это движение только зарождалось, и на биофаке образовалась группа студентов и преподавателей, пропагандировавшая идею охраны животного мира. По замыслу организаторов собрания, мы должны были выслушать информацию об этой группе и осудить ее деятельность. По ходу дела слово предоставили декану факультета И.И. Презенту. Он поднимается с места и, сгорбившись, медленно идет к кафедре для выступления. Кафедра высокая; подойдя к ней, Презент скрывается, его не видно. Затем над кафедрой медленно появляется его голова с растрепанными волосами. Он обводит аудиторию полубезумным взглядом: «Что! Охранять природу! От кого?». И затем визгливым фальцетом: «От советского человека!». И затем обычная демагогия.
Где-то в конце 1 курса И.И. Презент исчез из нашего поля зрения. На смену ему пришел деканом некто Исаев, мягкий интеллигентный человек, селекционер, долгое время работавший с Мичуриным (что послужило поводом к его назначению).
Почвенное отделение размещалось в четырехэтажном здании, в глубине университетского двора. Там располагались тогда геологический и географический факультеты. Сейчас, после переезда, приходится только удивляться, как в таком небольшом помещении умещались по существу три факультета, со своими аудиториями, коллекциями и химическими лабораториями. Кстати, торец здания почти вплотную примыкал к анатомическому корпусу Первого медицинского института, окна которого не занавешивались, и в темное время суток можно было видеть анатомический театр во всех подробностях.
Сам биофак располагался на улице Герцена. Там же находились: Зоологический музей (где часто проводились семинарские занятия), Большая Зоологическая аудитория (она являлась основным лекционным залом), на стенах которой висели портреты выдающихся биологов и почвоведов, и Большая Ботаническая аудитория.
Что представлял из себя в то время преподавательский корпус? Его тогдашних представителей можно разделить на две категории: старая классическая профессура и «доценты в гимнастерках», то есть люди, пришедшие с войны.
Среди многих преподавателей вспоминаются: профессор физики Яковлев (безукоризненные манеры, безупречная дикция, строгий «старорежимный» костюм со стоячим воротничком), при появлении которого в аудитории студенты вставали и аплодировали; доцент геологии Александра Федоровна Яковлева, человек мягкий, но требовательный, привившая нам вкус к геологии; профессор почвоведения Н.П. Ремезов; профессор химии почв Евгений Петрович Троицкий, любивший «разбавлять» материал по химии описанием исторических событий забавного характера. Плохих преподавателей не было, были плохие студенты.
«Золотым фондом» биофака были так называемые «кюбзовцы» (члены Клуба юных любителей зоопарка), которые еще до поступления на факультет занимались биологией. Многие попадали на факультет случайно, но впоследствии успешно работали и стали видными учеными.
Теперь о фронтовиках. На нашем курсе их было человек десять. По возрасту они были старше нас, многие были членами партии, что в те годы внушало авторитет. Как правило, они были одеты в полувоенную форму: гимнастерка, галифе, сапоги. Их отличала безудержная тяга к знаниям.
Несколько слов о внешнем виде тогдашних студентов. Прошедшая суровая военная пора наложила свой отпечаток на одежду людей. Студенты одевались тогда очень скромно: не только юноши, но и девушки могли прийти в университет в лыжном костюме. Потертые пиджаки и пальто были обычным делом (зимой редко кто ходил в шубе). Я первые два–три года носил кожаный шлем. Девушки тогда ни о какой косметике не могли и подумать. Студентка, явившаяся с накрашенными губами, могла свободно вылететь из комсомола (кстати, когда на факультете побывала делегация английских студентов, их сильно поразило, что русские студентки практически не пользуются косметикой). Открыто курящую студентку можно было представить себе только в кошмарном сне, это было практически невозможно. Ходить с портфелем тогда было не принято (буржуазный предрассудок), книги и тетради часто носились в военных полевых сумках. Однако вскоре появились небольшие жесткие фибровые чемоданчики (это был прототип современного кейса), очень удобные для студенческой жизни (в них можно было положить все, начиная от учебников и бутербродов и заканчивая спортивными гантелями).
О стипендии. Стипендия в ту пору в МГУ составляла 200–300 рублей, для отличников — 400 рублей (зарплата рабочего-станочника в те времена равнялась 800–900 рублей, инженера — 1 000–1 200 рублей). Студент, получивший на экзамене тройку, лишался стипендии (материальное положение семьи тогда не учитывалось), что провоцировало драматические ситуации на экзаменах. Тогдашняя дешевизна продовольствия и услуг позволяла при такой стипендии худо-бедно прожить и даже иногда снять угол для проживания. Конечно, студентам, особенно иногородним, материально помогали родители.
О проживании. Общежитие МГУ находилось тогда на улице Стромынка (Сокольники, вблизи тюрьмы «Матросская тишина»). Это было здание с широкими коридорами, с большими комнатами на 8–10 человек. Мест в общежитии всегда не хватало. Часто оставались студенты, которые мыкались в поисках жилья. Поэтому, когда в 1954 году стали заселять общежитие в Главном здании МГУ, то биофак старался захватить как можно больше мест, прописывая там даже москвичей.
Политизированность. Учеба была идеологически политизирована (основы марксизма-ленинизма, политэкономия, философия). Экзамен по основам марксизма-ленинизма входил в число государственных по окончании МГУ. Политизирована была и общественная жизнь факультета. Два раза в году — 1 мая и 7 ноября — в Москве проводились праздничные демонстрации, участие в которых для студентов было обязательным. Отсутствие кого-либо на демонстрации становилось предметом обсуждения. Правда, нелепость проведения данного мероприятия заключалась в том, что, хотя университет тогда находился практически напротив Красной площади, колонну МГУ полдня водили совсем по другим местам (перемежая это движение то бегом рысцой, то длительным стоянием) и на Красной площади мы появлялись только к середине дня.
Похороны Вождя. Когда умер Вождь, я был студентом 4 курса. Что вспоминается? На факультете у бюста Вождя каменно замерли в почетном карауле двое наших студентов. Во время траурного митинга в Большой Зоологической аудитории на трибуне плакал навзрыд натуральными слезами парторг факультета доцент Андреенко, со скорбной, проникновенной речью выступил профессор Виленский.
Народ со всей Москвы рвался в Колонный зал, где был установлен гроб Вождя. Попытались это сделать и мы, небольшая группа студентов. Для этого надо было сначала пробраться с улицы Герцена на улицу Горького. Однако проход был перегорожен несколькими рядами грузовиков, вдоль которых стояла редкая цепь милиционеров. Обманув бдительность милиционеров, мы моментально на животах проползли по грязному асфальту под машинами и оказались на улице Горького. Там нашим глазам открылась следующая картина: плотные колонны людей, офицеры в каракулевых папахах рассекают эти колонны на отдельные части. Пристроиться к этим колоннам нам не удалось, и в результате мы оказались в маленьком дворе жилого дома, поблизости от Колонного зала. Дворик был заполнен солдатами Внутренних войск. Впереди — высокая каменная стена. На этом наше «путешествие» закончилось. Но, слава Богу, мы избежали смертельной давки на Трубной площади. Вот так тогдашние студенты МГУ стремились увидеть Вождя хотя бы в гробу. Я лично Сталина ни разу не видел: ни живого на трибуне Мавзолея, ни усопшего во время похорон.
Полевая практика. Самой интересной и познавательной в учебном процессе была, конечно, полевая практика, когда мы, покинув шумный город и стены МГУ, познавали природу во всем ее многообразии. После первого курса была практика по геоботанике. Весь поток (человек сто студентов) вывезли в глухую деревню Подмосковья (Серпуховской район): ни электричества, ни радио, ничего. Единственное средство связи — допотопный телефон: чтобы он заработал, надо было долго вращать рукоятку. В центре деревни поставили высокий столб, здесь происходили ежеутренние линейки. Студентов разместили на постой в частных избах. Все было строго. К 8 утра весь поток должен был быть на линейке. Проспавшие (как правило, девушки) бежали по деревенской улице уже бегом, чтобы успеть к построению. Помню, как деревенские бабушки, глядя на это, жалостливо говорили: «О Господи! Все бегом! Все бегом! Вот бедные!».
Затем была практика по геодезии в поселке Красновидово под Москвой. Это был университетский анклав, кишащий студентами полевых факультетов (геологический, географический и наш биолого-почвенный). Жили в палатках, питались в столовой. При обучении геодезии применялся так называемый бригадный метод, при котором по отметке одного студента ставилась оценка всей бригаде. В столовой часто воровали, поэтому каждый день назначался уполномоченный контролер из студентов. Перед этим он получал инструкцию от «стариков». Помню, когда пришла моя очередь дежурить, инструктаж продолжался целый час. Работу официанток выполняли девушки-студентки.
Наиболее интересной, безусловно, оказалась зональная практика (или, как ее называли студенты, «зоналка»). Суть ее заключалась в том, что студентов-почвоведов везли с севера (Подмосковье) на юг, в предгорья Кавказа, через все географические зоны, знакомя с соответствующими почвами в девственном состоянии (заповедники) и в обработанном виде (колхозно-совхозные поля).
Условия «путешествия» были спартанскими. Человек пятьдесят студентов, несколько преподавателей, личные вещи, запас продуктов, необходимый инструмент и так далее. Три грузовые автомашины с кузовами, обтянутыми тентом. Пищу готовили на кострах, в ведрах, два раза в день, утром и вечером. Утром, как обычно, построение, линейка, «разбор полетов» и распорядок на текущий день...
Леонид Рубенович Асмаев,
выпускник биолого-почвенного факультета МГУ 1954 года,
пенсионер
Окончание читайте в № 24
|
